Виктория Токарева - Одна из многих

Все-таки лучше, чем ничего. Все-таки какое-то действие.

Анжела со страхом ждала, что Николай придет к ней опять. Но он не приходил, и это было очень хорошо. Можно, как прежде, беседовать с Еленой без угрызения совести.

Все оставалось как раньше: Анжела у плиты, Елена в пижаме за столом с чашечкой кофе и рюмкой коньяка.

За окном смешанный лес — сосны и березы. Счастливые собаки — Шарфик и Роза. Елена ничего этого не видела. Жизнь текла мимо нее. Глаза Елены были повернуты внутрь своей израненной души.

«Тебя бы на поле, бахчу обрабатывать», — думала Анжела. Но сказать такое она не решалась. Покорно слушала и молчала.

— Коля был такой красивый в молодости. А сейчас — чистый крокодил. Веки тяжелые, глаза застывшие. Куда все подевалось?

— А вы его любите? — не понимала Анжела.

— Не знаю. Я хочу, чтобы он умер. Чтобы никому не достался.

— Грех так говорить, — пугалась Анжела.

— Может, грех. А может, и нет. Он мне всю душу намотал на кулак. Я не могу так жить. И без него не могу.

— А вы могли бы его обратно полюбить?

— Могла бы. Но своего, а не всеобщего. Он принадлежит всем, кроме меня: друзьям, подругам, бизнесу. А теперь яхту хочет купить. Бороздить океаны. Я его вообще никогда не увижу.

— А вы с ним вместе по океанам, — посоветовала Анжела.

— Да ты что? Его главная задача — не встретиться со мной и не пересечься ни при каких условиях…

Елена наполнила рюмку. Выпила залпом.

Анжеле показалось, что хозяйке нравилась ее депрессия. Она ее холила и лелеяла и не хотела расставаться.

— Если вы будете все время выпимши, он вас бросит, — предупредила Анжела.

— Вот как раз наоборот. Он будет бояться, что я пропаду без него. А если бы я была крепкая, сильная и самостоятельная — он стряхнул бы меня, как сопли с пальцев. Иди гуляй… И взял бы малолетку на тридцать лет моложе. У них сейчас это модно. А так… он будет тихо трахаться на стороне и приходить домой. Как ни в чем не бывало. И я как ни в чем не бывало. Не карандаш, не испишется. А там, глядишь, старость подойдет, все системы откажут, и его прибьет течением к родным берегам, как старое бревно…

— Значит, все неплохо, — поняла Анжела.

— Плохо, — проговорила Елена. И замолчала, глядя в стол.

Анжела открыла духовку и проверила мясо длинной вилкой.

— Я хочу, чтобы он радовался мне каждый день, говорил: «Ты лучше всех, ты — единственная…»

«Ну точно Анна Каренина», — думала Анжела, выключая духовку.

Хозяин не любил пересушенное мясо.

В доме часто собирались гости.

Приходилось готовить, накрывать на стол. Анжела крутилась как веретено.

Гости съедали все в одночасье. Разоряли стол как вандалы.

На Анжелу не обращали внимания, как будто она не человек, а предмет. Швабра в углу.

Лена тоже преображалась. Становилась царственной, недоступной. И было невозможно себе представить, что она снисходит до прислуги и даже беседует с ней на личные темы.

Анжелу это задевало, но не слишком. Она-то знала все свои преимущества. У нее все впереди, а у этих — на середине, если не дальше.

В торжественных случаях вызывали пиротехников, и они зажигали в небе диковинные букеты. А однажды написали на полнеба: НИКОЛАЙ. Это был его день рождения.

Ракетницы бабахали, в небе светилось его имя, а сам Николай уходил на заднее крыльцо и что-то писал в блокноте.

— А почему вы не с гостями? — спросила Анжела.

— А мне не интересно, — просто сказал Николай. Подумал и добавил: — Я на другое заточен.

Он был заточен на работу и получал ее в любых количествах.

Лена была заточена на любовь, но не получала желаемого. И этот душевный голод мучил ее, как голод физический.

А на что заточена Анжела? На счастье. И она шла к нему — не любым путем, а только прямым и праведным.

Николай сидел на крыльце, спина колесом. Что-то писал, глядел перед собой и снова писал.

Анжела думала, что жизнь богатых состоит из тусовок, развлечений и романов. А она состоит из труда, из труда и еще раз из труда. С утра до позднего вечера. Короткий перерыв на сон — и опять колесо закрутилось. Николай так жил, и ему это нравилось. Задумал — осуществил. Жизнь — спектакль, а он сам себе режиссер.

Стало смеркаться. Николай зажег фонарик. Светил на странички. Потом поднял голову и спросил:

— Ты чего стоишь?

— Отдыхаю, — сказала Анжела. — Дышу.

— Я тебе нравлюсь?

— В каком смысле? — не поняла Анжела.

— Как мужчина.

— Нет.

— Почему?

— Вы — чужой муж.

— И что?

— Я чужого не беру.

— Все берут, а ты не берешь?

— Не все берут, — возразила Анжела.

— Просто я старый для тебя.

— Я этого не говорила. Это вы сказали.

— А ты хитрая… — сказал Николай.

Последнюю фразу он проговорил, стоя вплотную к Анжеле.

— У тебя волосы дымом пахнут, — отметил Николай.

— Шашлыком, — уточнила Анжела.

Жасминовый куст низко свисал над головой. Николай поцеловал ее в губы. Губы оказались жесткие, как у Алешки Селиванова.

Анжела стояла и пережидала поцелуй. Нельзя сказать, чтобы она ничего не чувствовала. Еще как чувствовала.

Среди деревьев возникла Елена.

Увидела целующихся. Постояла. И ушла.

Было очень глупо себя обнаружить. Тогда пришлось бы устраивать скандал с битьем посуды. А так — можно продолжать праздник, пить и напиваться, наполнять себя алкоголем от пяток до бровей.

После перестройки стало модно обращаться к психоаналитикам. Как в Америке.

Николай стеснялся открыться незнакомому человеку. Это все равно, что стоять без штанов. Он исповедовался Раисе — жене своего лучшего друга Георгия. Раиса была старше мука на шесть лет. Сначала это было незаметно, но потом вылезло.

Раиса — мудрая, терпеливая, щедрая. Она готова была отдать людям все, что у нее было: время, опыт, душу, — буквально перетекала в собеседника. Николай догадывался: будь она молодой и прекрасной, ей не понадобились бы все эти крючки: мудрость, щедрость. Но поскольку не было основного — ТЕЛА, приходилось пускать в дело ДУШУ. Все очень просто.

Раиса разговаривала гундосым голосом, как будто зажала нос бельевой прищепкой.

— Это кризис, — гундосила Раиса. — Ты должен его переждать. Переболеть.

— А потом что? — спрашивал Николай.

— А потом все уляжется. Ты будешь рад, что сохранил семью. И будешь благодарен Лене за терпение, за то, что у нее хватило сил все это пережить. У вас откроется второе дыхание.

— Ты хочешь сказать, что я постарею? Постарею и смирюсь с неизбежностью. Так?

— Не совсем. Ваша ранняя любовь с Леной уйдет на глубину, опустится в культурный слой. На смену придет другая любовь. Любовь-дружба.

— Зачем мне дружба? Я с Георгием дружу. Мне нужна страсть.