Виктория Токарева - Одна из многих

Анжела ездила к Кире Сергеевне — отъедалась и отходила душой.

— Ты что, голодаешь? — заподозрила Кира Сергеевна. — Ты не просто бледная. Ты зеленая, как водоросль.

— Я сама питаюсь, — объяснила Анжела.

— Незаметно, чтобы ты питалась. Ты экономишь на еде?

— Магазины далеко…

— А они что, без машины? — спросила Кира Сергеевна.

— На машине. У них «лексус».

— Так они что, не могут подвезти тебе за твои деньги продукты?

Анжела пожала плечами.

— Они об этом не думают, — размышляла Кира Сергеевна. — Для них люди — мусор. Все. Больше ты к ним не вернешься.

Анжела позвонила Диане и сказала, что она не будет у нее работать.

— Почему? — удивилась Диана.

— Не хочу, — ответила Анжела.

— Странно…

Диане было странно: как это девчонка из Мартыновки, человеческий мусор, может что-то хотеть или не хотеть.

— Извините… — проговорила Анжела.

— Что ты извиняешься? — крикнула из кухни Кира Сергеевна. — Ты ей в рожу плюнь…

Но Анжела испытывала неловкость. Все-таки она нарушила договоренность. Соскочила раньше времени.

— Не проблема, — спокойно ответила Диана. — Нас меньше, чем вас.

Анжела не поняла: нас… вас… А потом догадалась. «Нас» — это про держателей денег. Про тех, что в коттеджах. А «вас» — это про тех, кто в лачугах и в Мартыновке. Бедных. Бедные устремляются к держателям с протянутой рукой. А держатели могут выбрать и отбраковать.

Анжела положила трубку. Передала разговор Кире Сергеевне.

— Чтоб она сгорела! — отреагировала Кира Сергеевна.

Через три дня позвонил знакомый милиционер из Мамырей и сообщил, что дом Дианы сгорел, идет расследование. Есть подозрение, что подожгли рабочие, которым Диана недоплатила. Узбеки. Гастарбайтеры. Бесправные рабы.

— И что теперь? — спросила Анжела.

— А ничего, — весело сказал милиционер. — Они ночью подожгли, никто не видел. Ане пойман — не вор.

Анжела решила не терять времени даром. Идти к поставленной цели, как ракетоноситель к Луне.

Цель — слова и музыка.

На слова она уже заработала у Розалии и Дианы. Значит, пора искать поэта-песенника.

— А давайте сами сочиним, — предложил Иннокентий. — И платить не надо.

— А что? Не боги горшки обсирают, — заметила Кира Сергеевна.

— Обжигают… — поправила Анжела.

Иннокентий взял листок бумаги, шариковую ручку, глубоко уселся в кресло и замер.

Через двадцать минут он предложил первый вариант:

— Гениально… — выдохнула Анжела.

Иннокентий воспрял. Его так давно никто не хвалил.

— А припев? — спросила Кира Сергеевна.

Ей всегда было мало. И вот так всю жизнь.

Кира Сергеевна позвонила знакомому композитору. Его звали Игорь.

— Нужна песня, — сказала Кира Сергеевна.

— Ни ноты без банкноты, — отозвался Игорь.

— Денег нет, — отрезала Кира Сергеевна. — Отдай что-нибудь из сундука.

— Из какого сундука? — не понял Игорь.

— То, что не пошло…

Игорь задумался.

— Это надо лично вам?

— Нет. Моей племяннице. А она тебе квартиру уберет. Золотые руки.

— Одну минуточку… — извинился Игорь.

Трубку взяла его жена Карина:

— Убрать квартиру — пятьдесят долларов. А песня стоит пять тысяч — вы че? — спросила Карина басом.

— Откуда у девочки из провинции пять тысяч?

— Пусть заработает. Не такие уж большие деньги.

— Для вас небольшие, — уточнила Кира Сергеевна. — Игорь эту песню за полчаса напишет.

— Может, и за полчаса напишет. Но кто будет оплачивать мансарду?

Мансарда — это голодная молодость. Художник Пикассо рисовал голубя мира одним росчерком пера и брал миллион. Он раскладывал эту сумму на всю голодную молодость.

Кира Сергеевна захотела сказать: «Но ведь Игорь не Пикассо». Однако зачем обижать человека. Она сказала:

— Мы ведь не на Западе. Мы живем в России.

— Мы давно уже не в России, — заметила Карина. И добавила: — Пусть твоя племянница заедет к нам и уберет квартиру. Я заплачу ей за уборку. Одно другому не мешает.

— Я записываю адрес, — сказала Кира Сергеевна и подвинула к себе блокнот.

В назначенное число Анжела поехала к композитору и убрала квартиру. Чистота бросалась в глаза. Было не просто чисто, а вызывающе чисто. Анжела постаралась.

Композитор оказался приятным и даже красивым. Лысина ему шла. Анжела подумала, что с волосами он был бы хуже. Волосы отвлекали бы от лица.

— Хотите чайку? — спросил композитор.

— Можно, — разрешила Анжела.

Они уселись за стол. Композитор вытащил хлеб, сыр «Рокфор» и колбасу.

Сыр был с плесенью, вонял грязными ногами. Анжела не могла это есть. Зато хлеб — ноздреватый, мягкий, с хрусткой корочкой.

— Ты с Кирой живешь? — спросил композитор.

— С Кирой Сергеевной.

— А как ты с ней можешь жить? — удивился композитор. — Она же все время разговаривает…

— Она добрая.

— Возможно, — согласился композитор.

Вечером с работы пришла жена. Ничего особенного, лицо слегка лошадиное. Но Анжела сразу увидела, кто в доме хозяин. Жена. Композитору разрешалось только творить, заниматься чистым творчеством.

Карина выполняла функции менеджера, то есть делала ноги всем его начинаниям.

— У меня в субботу гости, — сказала Карина. — Вы не поможете приготовить стол на двенадцать человек?

— А что надо? — спросила Анжела.

— А что вы умеете?

— Плацинды. Соус.

— А что это такое? — не поняла Карина.

— Ну как сказать… еда.

— А зачем дома? — вмешался Игорь. — Позовем в ресторан.

— Это для наших ресторан. А иностранцы предпочитают дома, — пояснила жена.

— Разве? — удивился Игорь.

— Пригласить в дом — значит оказать честь, пустить в святая святых. А ресторан — просто накормить.

— Надо же, — удивилась Анжела. Ей казалось: все наоборот.

Настал день приема.

Анжела приехала в семь часов утра и колотилась до двух часов дня. А в два прибыли гости — немецкий банкир и его жена. Довольно молодые люди.

Анжела догадалась по разговору, что композитор держит деньги в немецком банке. Они обсуждали: как лучше разместить вклад.

— Чем выше процент, тем больше риск, — пояснил немец.

Жена перевела. Она говорила без акцента, Анжела сообразила, что жена — русская.

Дальше замелькали слова: евро, доллары, марки, инструмент…

Было заметно, что мозговой центр — жены. Они руководили и разруливали. Держали семейный руль в своих руках. Определяли направление.

Все, как в Мартыновке: мужики тоже ничего не делают, а бабы колотятся.