Виктория Хислоп - Остров. Тайна Софии

– Надо поговорить с Никосом Пападимитриу и посоветоваться с доктором Лапакисом, но лично я не вижу никаких препятствий для такой встречи, – продолжал Кирицис.

– А что скажут в Плаке, когда узнают, что я не просто доставляю на остров товары, но и захожу в колонию?

– На вашем месте я бы не распространялся об этом. Вы не хуже меня знаете, что люди думают о Спиналонге и об обитателях острова. Они считают, что лепра передается при рукопожатии или даже от человека, с которым вы находитесь в одной комнате. И если односельчане узнают, что вы пили кофе в доме, где живет больная лепрой, последствия могут быть очень неприятными для вас. Да вам и самому это известно.

Гиоргис действительно лучше, чем кто-либо, знал, что доктор Кирицис прав. Он на протяжении многих лет вынужден был выслушивать невежественные заявления относительно лепры – в том числе и от людей, которые называли себя его друзьями. Но разве можно сравнивать такие пустяки с возможностью снова посидеть за одним столом с любимой дочерью и выпить с ней по чашечке кофе или по стаканчику оузо?

В тот же день Кирицис переговорил с президентом колонии и изложил свои соображения Лапакису. Вечером, возвращаясь с острова, он сообщил Гиоргису, что тому официально разрешено побывать в доме дочери.

– Если вы решитесь зайти в туннель, – сказал он, – никто не будет чинить вам препятствий.

Гиоргис не мог поверить своим ушам. Он уже забыл, когда в последний раз так волновался, и ему захотелось побыстрее увидеть Марию и сообщить ей приятную новость.

В следующую пятницу, едва увидев отца, девушка поняла, что произошло нечто важное: это было написано у него на лице.

– Я могу прийти к тебе домой! – без предисловий объявил Гиоргис. – Ты угостишь меня кофе?

– Что? Когда? Поверить не могу… Ты не ошибся? – недоверчиво переспросила Мария.

Это разрешение очень много значило для девушки и ее отца. Волнуясь не меньше, чем в свое время его жена и дочь, Гиоргис вошел в темный туннель под крепостной стеной. А когда вышел наружу, то, что открылось его глазам, стало для него таким же откровением, как для всех новичков колонии. Стояло начало июня, и хотя в середине дня над поселком обычно зависала жаркая дымка, утром воздух был чист и прозрачен. Яркая картина, которая предстала перед Гиоргисом, буквально ослепила его. Везде цвела ярко-малиновая герань, в тени усеянного розовыми свечами олеандра играли пятнистые котята, а рядом с голубой дверью хозяйственного магазина тихо покачивала листьями темно-зеленая пальма. В витрине магазина, блестя на солнце, висел набор сверкающих кастрюль. Почти у каждой двери стояли огромные горшки с базиликом, который островитяне добавляли едва ли не во все блюда. Да уж, эта колония была совсем не такой, как представлял ее Гиоргис!

Мария была рада визиту отца не меньше, чем он сам, но все равно немного нервничала. Ей не хотелось, чтобы Гиоргиса видели в колонии: новое лицо неизменно привлекало всеобщее внимание, а если бы другие колонисты узнали, кто этот мужчина, то наверняка стали бы ей завидовать. Ах, если бы о приходе отца никто, кроме нее и врачей, не знал!

– Сюда, папа! – торопила она Гиоргиса.

Они свернули с главной улицы и прошли на маленькую площадь, где стоял ее дом. Девушка открыла дверь и впустила отца. Дом был наполнен ароматом кофе, закипающего на плите, а на столе стояла тарелка с пахлавой.

– Добро пожаловать! – с чувством проговорила Мария.

Гиоргис сам не знал, что ожидал увидеть, но то, что открылось взгляду, удивило его. Он как будто оказался в собственном доме в Плаке. Фотографии, иконы и посуда, которые, он заметил, были в точности такими же, как дома. Гиоргис вспомнил, что привез Элени тарелки и чашки из семейных сервизов – ей хотелось есть и пить из такой же посуды, что и родные. После смерти Элени все это досталось Элпиде, а та передала вещи Марии. Кроме того, Гиоргис узнал скатерти и полотенца, которые Мария вышивала в юности, и при мысли, что если бы не несчастье, то дочь и все эти вещи могли бы быть в доме Маноли посреди оливковой рощи, ему стало грустно.

Они уселись и сделали по глотку кофе.

– Знаешь, Мария, я и подумать не мог, что еще когда-нибудь буду сидеть за одним столом с тобой, – сказал Гиоргис.

– Я тоже, – ответила девушка.

– Мы должны поблагодарить за это доктора Кирициса, – сообщил Гиоргис. – У него смелые взгляды, но он мне нравится.

– А что скажут твои друзья в Плаке, когда ты расскажешь, что побывал в колонии для прокаженных?

– Я не стану ничего им рассказывать. Ты сама знаешь, что они сказали бы. Их представления о Спиналонге ничуть не изменились со дня открытия колонии. И хотя Плаку отделяет от острова полоса моря, они убеждены, что бациллы могут перелететь и заразить их. Если бы они узнали, что я был у тебя в гостях, то наверняка запретили бы мне заходить в бар!

Гиоргис произнес последнюю фразу полушутя, но на лице Марии отразилась тревога.

– Что ж, тогда и впрямь будет лучше, если ты никому ничего не скажешь, – заметила она. – Наверное, их и без того беспокоит, что ты бываешь на острове так часто.

– Ты права. Знаешь, кое-кто даже считает, что это мне удалось каким-то образом перенести в Плаку бациллы, которые тебя и заразили.

Марию ужаснула мысль, что ее болезнь способна вызывать такой страх в родной деревне и что из-за нее отец может столкнуться с предвзятым отношением друзей и людей, рядом с которыми прожил всю жизнь. А если бы они увидели их сейчас – отца и дочь, которые сидят за одним столом и запивают восточные сладости кофе? Эта картина вряд ли совпадет с их представлением о лепрозории. Но даже раздражение, вызванное мыслями о предрассудках односельчан, не испортило для Марии удовольствие этих минут.

Они допили кофе, и Гиоргис поднялся, собираясь уходить.

– Отец, как ты думаешь, Фотини захочет прийти ко мне?

– Уверен, что захочет. Но почему бы тебе самой не спросить ее в следующий понедельник?

– Все это так… так похоже на обычную жизнь! Пить с близкими кофе… Если бы ты знал, как много это значит для меня!

В голосе обычно такой спокойной Марии слышались слезы.

– Не беспокойся, Мария, – сказал Гиоргис. – Я уверен, что Фотини придет к тебе. И я тоже.

Они вышли из дома, прошли по туннелю к лодке и распрощались.

Вернувшись в Плаку, Гиоргис сразу же отправился к Фотини и рассказал, что побывал в доме Марии. Подруга его дочери, не колеблясь ни секунды, спросила, можно ли ей сделать то же самое. Кто-то счел бы такое поведение безрассудным, но Фотини знала о лепре и о способах ее распространения больше, чем ее односельчане. Поэтому в следующий понедельник, выбравшись из лодки, она без малейшего страха взяла Марию за руку.