Виктория Хислоп - Остров. Тайна Софии

Алексис перевела взгляд на Спиналонгу за проливом. Больных проказой уж никак нельзя было назвать свободными людьми, но, быть может, в обмен на свободу они получали нечто не менее важное?

Стефанос вернулся с несколькими белыми тарелочками, которые нес в одной руке. На них лежали крошечные порции каких-то очень вкусных на вид блюд, которые, по словам хозяина таверны, были «с пылу с жару». Здесь были креветки, фаршированные цукини, миниатюрные сырные пирожки… Алексис подумала, что еще никогда не видела такой аппетитной еды. Или все дело в том, что она целый день ничего не ела?

Подходя к столику, Стефанос обратил внимание, что девушка задумчиво смотрит на остров. Его заинтересовала симпатичная англичанка, которая, по словам жены Герасимо Андрианы, в полном одиночестве провела полдня на Спиналонге. В разгар сезона на остров каждый день отправлялось несколько лодок, набитых туристами, однако большинство из них оставались там не более чем на полчаса, после чего возвращались на свои комфортабельные курорты, расположенные дальше по побережью. Почти все эти люди приезжали сюда, движимые нездоровым любопытством, и если судить по обрывкам разговоров, которые Стефанос слышал, когда туристы останавливались в его таверне, то увиденное чаще всего их разочаровывало. Видимо, они ожидали лицезреть нечто большее, чем кучка полуразрушенных зданий и церковь с заколоченными досками окнами. «И чего же вы ждали? – всегда хотелось спросить греку. – Трупов? Брошенных костылей?» Бестактное любопытство туристов неизменно его раздражало, но эта девушка была совсем не такой.

– Как вам остров? – спросил Стефанос.

– Он удивил меня, – ответила Алексис. – Я ожидала, что там будет ужасно грустно, да так оно и было, но одной грустью дело не ограничилось. Видно, что люди, которые там жили, не просто сидели на одном месте и жалели себя, – по крайней мере, мне показалось именно так.

Такое впечатление от посещения Спиналонги было нетрадиционным, но, в конце концов, эта девушка пробыла на острове дольше, чем большинство туристов. Алексис охотно ответила на вопрос Стефаноса, а поскольку владелец таверны всегда был не прочь попрактиковаться в английском, беседа обещала быть интересной и плодотворной.

– Сама не знаю, почему мне так показалось… Скажите, я права? – спросила Алексис.

– Я могу присесть? – поинтересовался Стефанос, не дожидаясь ответа, подтянул от соседнего столика плетеный стул и опустился на него. Он сразу почувствовал, что эта молодая женщина по-настоящему прониклась магией Спиналонги.

– У моей жены была подруга, которая когда-то жила там, – продолжал он. – Она одна из немногих местных жителей, жизнь которых была связана с островом. Все остальные, как только было открыто лекарство от лепры, постарались уехать как можно дальше – кроме нее и, разумеется, Герасимо.

– Герасимо был… прокаженным? – спросила крайне удивленная Алексис.

Несомненно, это объясняло его желание поменьше находиться на острове. Девушку охватило любопытство.

– Скажите, а ваша жена когда-нибудь плавала на остров?

– Много раз, – ответил Стефанос. – Она знает о нем больше, чем кто-либо здесь.

В таверну зашли посетители, и грек поднялся, чтобы указать им места и подать меню. Солнце уже ушло за горизонт, и небо приобрело насыщенный розовый оттенок. В остывающем на глазах воздухе порхали и стремительно пикировали ласточки, ловившие насекомых. Алексис казалось, что после ее отъезда из Ханьи прошла целая вечность. Она съела все, что принес Стефанос, но по-прежнему испытывала чувство голода.

Она как раз раздумывала, стоит ли зайти в кухню и выбрать что-нибудь еще – такое поведение посетителей считалось на Крите вполне нормальным, – когда пожилая женщина принесла основное блюдо.

– Это приготовлено из сегодняшнего улова, – сообщила она, ставя на столик овальный поднос. – Мы называем эту рыбу «барбуни», а по-английски она, кажется, зовется барабулькой. Надеюсь, я приготовила ее именно так, как вам нравится, – слегка обжарила с зеленью в небольшом количестве оливкового масла.

Алексис была поражена – и не столько замечательным видом блюда или мягким, почти без акцента английским женщины, сколько ее красотой. Она не раз слышала слова «ее лицо позвало в путь тысячу кораблей», и сейчас перед ней стояла живая иллюстрация к старинному выражению.

– Спасибо, – наконец сказала она. – Выглядит очень аппетитно.

Казалось, женщина собиралась отойти, но потом заметила:

– Муж говорил, что вы спрашивали меня.

Алексис в очередной раз удивилась: мать сказала, что Фотини за семьдесят, но женщина, стоявшая перед ней, была очень стройной, на ее лице почти не было морщин, а волосы, собранные в пучок на макушке, все еще имели цвет спелого каштана. Она ничуть не была похожа на старуху, которую ожидала увидеть девушка.

– Но разве вы… Фотини Даварас? – неуверенно проговорила Алексис, поднимаясь.

– Да, это я, – спокойно заверила ее женщина.

– У меня для вас письмо, – приходя в себя, сообщила Алексис. – Его написала моя мать, София Филдинг.

Лицо Фотини Даварас осветилось радостной улыбкой.

– Так ты дочь Софии? Но это же замечательно. Как она? Надеюсь, все хорошо?

Фотини взяла протянутое письмо так, как будто это было сокровище, и прижала конверт к груди с таким видом, словно это была сама София.

– Как я рада! – продолжала она. – От нее не было вестей вот уже несколько лет, со времен смерти ее тети. Раньше она писала мне каждый месяц, но потом почему-то перестала. Я очень волновалась из-за того, что на мои последние письма не было ответа.

Все услышанное было для Алексис внове: она понятия не имела, что мать регулярно отправляла на Крит письма и получала ответы.

«Очень странно, что за все эти годы я ни разу и не увидела письма с греческой маркой, – подумала девушка. – Я наверняка обратила бы на него внимание».

Будучи «жаворонком», она почти всегда сама забирала письма из-под коврика у входной двери. Все говорило о том, что мать старательно скрывала свою переписку с Фотини.

Обняв Алексис за плечи, Фотини всматривалась в ее лицо миндалевидными глазами:

– Дай-ка я взгляну… Да, ты очень похожа на нее. А еще больше – на бедняжку Анну.

Анну? Сколько Алексис ни пыталась узнать хоть что-то о воспитавших Софию дяде и тете с фотографии, мать ни разу не произносила этого имени.

– Твою бабушку, мать Софии, – быстро добавила Фотини, обратив внимание на удивленное выражение лица Алексис.

По спине девушки пробежал холодок: получалось, мать была даже более скрытной, чем она считала до этого! Стоя в сгущающихся сумерках над краем чернильно-черного моря, она сказала себе, что говорит с человеком, который вполне мог бы ответить на многие вопросы.