Эндрю Миллер - Кислород

Он часто орал на нее — поначалу это было для нее настоящим потрясением, потому что на нее никто еще так не орал, и она никогда прежде не видела, каким неописуемо отвратительным становится человек, когда так орет. Но ударил он ее только раз, хотя и этого было довольно. Ткнул в спину после идиотской ссоры из-за Каллагэна [19] Джеймс Каллагэн — британский премьер-министр (1976–1979) от лейбористской партии. или профсоюзов. Это было на кухне. Она что-то сказала ему и пошла прочь, как вдруг он набросился на нее и толкнул так, что она пошатнулась и схватилась за стену, чтобы не упасть. На секунду ей стало страшно, от неожиданности она оторопела. Потом повернулась к нему лицом, медленно и спокойно, потому что уже знала, как нужно вести себя с пьяными: так же, как с бешеными собаками. Не показывать страха. И когда их глаза снова встретились, когда он собрался с духом и посмотрел на нее, между ними разверзлась пропасть, которую им уже не суждено было преодолеть, и почти сразу она ощутила нечто вроде ностальгии, но не по нему, а по тому представлению о собственной жизни, из которого вдруг выросла. Он пил беспробудно весь день перед аварией. В основном водку, но может, и что другое. Полицейские сказали, что в машине нашли бутылки. Надо полагать, разбитые вдребезги.

Несколько месяцев спустя позвонила его мать, поздно вечером, и сказала, что другая женщина спасла бы его. «Ты не любила его так, как надо было любить. Ты не любила его как следует, не любила, Алиса. Тебе должно быть стыдно. Стыдно. Сука». Что? Сука — она так и сказала. И обе долго рыдали в трубки, потом всхлипнули и распрощались навсегда, лишь на дни рождения мальчиков приходили открытки с вложенными в них пятифунтовыми банкнотами.

Трое мужчин за всю жизнь. Едва ли ее можно назвать Мессалиной. Руперт Лэнгли, который был ее первым возлюбленным, партнером по теннису и кавалером, парень, которому она подарила свою девственность. Потом Сэмюэль Пинедо. Потом Стивен. Еще те, с которыми она неловко обжималась на танцах до замужества, или те, кто — в годы после аварии — приглашал ее на ужин или в театр и целовал на прощание, не выходя из машины.

Она до сих пор иногда играла в «если бы…», гадая, какой могла быть ее жизнь, проживи она ее с Сэмюэлем. Если бы он сделал ей предложение. Если бы она согласилась. Если бы. Ей было тринадцать, когда она познакомилась с ним, с тем, кого «папа знал на войне». Мужчина с черными набриллиантиненными волосами, он стоял в прихожей, прислонившись к подоконнику. Худой, бледный, с сильно выступающим кадыком. Красавцем не назовешь. Но что-то шевельнулось в ней от его пристального взгляда. Она не знала, что это было, не могла подобрать названия, но позже, размышляя об этом, решила, что он был первым мужчиной, который увидел в ней женщину, а не ребенка, и в этом была его щедрость, рыцарство, которое даже почти пятьдесят лет спустя по-прежнему ее завораживало.

У его семьи был алмазный бизнес в Амстердаме. Они были евреями из старинного испанского рода. Абсурд? Когда к власти пришли нацисты, его родителей, дядьев, двоюродных братьев и двух сестер отправили в польские концлагеря. Сэмюэлю удалось спрятаться, как той девочке, Анне Франк, хотя, конечно же, повезло ему больше. Он спасся. Переправился в Англию в рыбацкой лодке. Через полгода вернулся. Помогал организовывать рейсы спасения, пока его не схватили. После освобождения королева Вильгельмина наградила его медалью, которую он носил в кармане пиджака вместе с сигаретами и зажигалкой.

Когда они встретились снова, ей было уже восемнадцать. Девятнадцать — когда они стали любовниками. Тогда он служил в посольстве в Лондоне, в Гайд-Парк-гейтс, и по выходным приезжал к ним, садясь на поезд на Пэддингтонском вокзале, а она ездила с отцом встречать его, дрожа от ужаса при мысли, что он мог сойти на какой-нибудь другой станции, со своим переброшенным через руку плащом и маленьким чемоданчиком, и теперь улыбается какой-нибудь другой девушке. Ее отец называл его «евреем высшего сорта». Должно быть, он догадывался о том, что происходило за его спиной, но никогда ничего не говорил. В те времена люди предпочитали молчать о подобных вещах.

Жив ли сейчас Сэмюэль? Если жив, ему должно быть около восьмидесяти, — трудно такое представить. Как-то раз она видела его имя в «Таймс». Член делегации ООН где-то в странах третьего мира — значит, добился успеха. Выбился в люди.

Господи! Однажды они занимались этим в садовом сарае, на верстаке. Порванные чулки, синяки на заднице, бензиновая вонь газонокосилки. Его спина была покрыта шрамами. Десяток багровых рубцов — когда она спросила, откуда они, он подмигнул ей и сказал, что это намять об одной девице из Амстердама, у которой были чересчур длинные ногти. Но ногти не оставляют таких следов. Она часто прикасалась к ним, очень нежно, словно его спина была смятым бархатом, который она могла разгладить своими пальцами. Как он жил со своей болью? А если она все же взяла над ним верх? Может, он тоже начал пить? Или у него был кто-то, кто помогал ему, когда становилось особенно тяжко? По его словам, заниматься любовью было все равно что танцевать. Она практически ничего не знала о сексе до Сэмюэля и после него не узнала почти ничего стоящего.

В тот год, когда умер ее отец, его отозвали обратно в Голландию. Он оставил ей кольцо — не бриллиантовый перстень, а обручальное кольцо своей матери, внутри которого завитушками было написано ее имя: «Марго». Оно было ей слишком мало, да и неправильным было бы его носить. Это был просто подарок на память. Кольцо маленькой еврейской женщины. Маленькой еврейской женщины, превращенной в пепел.

Как чудесно было бы верить, что она вновь встретится с ним «по ту сторону» — на каком-нибудь небесном коктейле, где каждый будет молод и привлекателен, а Нэт Кинг Коул [20] Негритянский джаз-певец, был особенно популярен в 1950-е годы. будет петь «Когда придет любовь». Но она в это не верила, не верила даже, что существует эта «другая сторона». Остатки ее веры смыла химиотерапия. Ночь, что она провела, скорчившись в рвотных судорогах над ведром, а над ней — пустота на многие мили. Никакого милосердного Иисуса. Никаких святых или ангелов. Вера оказалась всего-навсего детской сказкой — прав был Стивен. Надувательство. Осборн был безобидным. Старомодным. «Сутана, припорошенная пылью, забрызганная Божьей росой» [21] Строка из стихотворения Р. С. Томаса (1913–2000) — уэльского поэта-священника. . Она позволяла себе дразнить его, а он всегда хорошо относился к мальчикам. Наверное, даже имел на нее виды, когда она овдовела. То и дело заглядывал в гости на стаканчик хереса, предлагал подстричь газон, отвозил мешки для мусора, набитые вещами Стивена, на благотворительные распродажи. Хотел ли он добиться ее? Затем ли он бежал через луг, держа наготове свои уловки, стоило ему услышать ее шаги? Ей надо было поговорить с ним. «Давайте без недомолвок, Деннис, милый, я сейчас слишком слаба, чтобы дать вам от ворот поворот». А он потом волен сказать что угодно. То, что окружающим будет легче переварить.