Карлос Сафон - Игра ангела

Поспрашивав в округе, я выяснил, что в доме никто не живет уже очень давно и данная собственность находится в ведении агента по недвижимости по имени Висенс Клаве. Его контора располагалась на улице Комерсио напротив рынка. Клаве оказался сеньором старой закалки и предпочитал одеваться в стиле алькальдов и отцов отечества, скульптурные изображения которых красовались у входов в парк Сьюдадела. Стоило немного ослабить бдительность, как он пускался в рассуждения, забираясь в такие дебри риторики, что хоть святых выноси.

— Значит, вы писатель. А знаете, я мог бы порассказать вам столько историй, что вам хватило бы их на добрый десяток книг.

— Не сомневаюсь. Почему бы не начать с истории дома номер тридцать по улице Флассадерс?

Лицо Клаве обрело сходство с греческой маской.

— Дом с башней?

— Он самый.

— Поверьте, юноша, вы не захотите там жить.

— Почему же?

Клаве понизил голос и шепотом, словно боялся, что у стен есть уши, вынес вердикт похоронным тоном:

— Дом приносит несчастье. Я был в нем, когда мы приходили с нотариусом опечатывать его, и клянусь, в старой части кладбища Монтжуик намного веселее. С тех пор дом пустует. Это место хранит скверные воспоминания. Никто не хочет туда ехать.

— Те воспоминания не могут быть хуже моих, и, уверен, они помогут снизить цену, которую за него запрашивают.

— Бывают иногда счета, которых не оплатишь деньгами.

— Можно взглянуть на дом?

Впервые я переступил порог дома с башней мартовским утром в компании управляющего, его секретаря и финансового инспектора из банка, выступавшего на правах собственника. Похоже, особняк на много лет глубоко увяз в тенетах юридической тяжбы, пока наконец не был передан банку в качестве долга по кредитному обязательству последнего владельца. Если Клаве не лгал, лет двадцать ни одна живая душа не переступала порога этого дома.

Годы спустя, прочитав хроники открытия египетских пирамид с красочными рассказами британских ученых о том, как они углублялись во тьму тысячелетних погребений с запутанными лабиринтами и наложенными проклятиями, я поневоле вспомнил свое первое посещение дома с башней на улице Флассадерс. Секретарь заранее запасся масляным фонарем, поскольку электричество в дом провести никто не удосужился. Инспектор принес набор из пятнадцати ключей, чтобы отпереть больше дюжины замков, надежно скреплявших цепи. Когда открыли портал, из дома пахнуло склепом — тленом и сыростью. Инспектор закашлялся, а управляющий, сохранявший на лице выражение крайнего скепсиса и неодобрения, прижал к губам носовой платок.

— Вы первый, — пригласил он.

Вестибюль представлял собой нечто вроде внутреннего дворика на манер старинных дворцов в наших краях, вымощенный широкими плитами и с каменной парадной лестницей, ведущей к главному входу в жилище. Стеклянная крыша, сплошь заплеванная голубями и чайками, тускло поблескивала над головой.

— Крыс нет, — сообщил я, очутившись в здании.

— Кое-кому не помешала бы толика хорошего вкуса и здравого смысла, — пробормотал управляющий за моей спиной.

Мы взошли по ступеням на лестничную площадку жилого этажа, где банковскому инспектору потребовалось минут десять, чтобы подобрать ключ к замку. Механизм подался с жалобным стоном, прозвучавшим для меня как приветствие. Дверь отворилась, и за ней открылся бесконечно длинный коридор, где клочьями висела паутина, колыхавшаяся в темноте.

— Боже мой, — прошептал управляющий.

Никто не осмеливался сделать первый шаг, так что мне снова пришлось возглавить экспедицию. Секретарь, подняв фонарь повыше, озирался по сторонам с горестным видом.

Инспектор и управляющий таинственно переглянулись. Заметив, что я наблюдаю за ними, банкир безмятежно улыбнулся.

— Если избавиться от пыли и немного подновить — это будет настоящий замок, — сказал он.

— Замок Синей Бороды, — добавил управляющий.

— Давайте не терять оптимизма, — ринулся спасать положение инспектор. — В доме некоторое время никто не жил, и, естественно, в такой ситуации всегда по мелочи что-то неизбежно приходит в негодность.

Я едва обращал на них внимание. Я так долго предавался мечтам об этом доме, когда проходил мимо его ворот, что почти не замечал царившей в нем тягостной кладбищенской атмосферы. Я ступал по центральному коридору, заглядывая в комнаты и кладовые. Сохранившаяся старая мебель покоилась под толстым покровом пыли. На столе до сих пор лежала истлевшая скатерть, стоял сервиз и поднос со сгнившими фруктами и цветами. Рюмки и приборы по-прежнему находились на месте, как будто обитатели дома не закончили ужинать.

Шкафы ломились от ношеной одежды, выцветшего белья и обуви. Ящики были доверху набиты фотографиями, очками, ручками и часами, а кровати заправлены и застелены белыми покрывалами, отсвечивавшими в темноте. На тумбочке красного дерева громоздился монументальный граммофон, заряженный пластинкой, остановившейся, когда игла доиграла до конца дорожки. Я сдул тонкий слой пыли, и взору открылось название: «Лакримоза» [14] Восьмая часть «Реквиема». В.А. Моцарта.

— Музыка в доме, — заметил инспектор. — Чего еще остается пожелать? Вы заживете тут, как паша.

Управляющий метнул на него убийственный взгляд и едва заметно покачал головой. Мы прошли этаж насквозь до самой галереи в конце, где на столике стоял кофейный прибор и открытая книга дожидалась, когда кто-нибудь, уютно устроившись в кресле, перевернет страницу.

— Такое впечатление, что дом покинули внезапно, не успев собрать вещи, — сказал я.

Инспектор кашлянул.

— Не желает ли сеньор осмотреть кабинет?

Кабинет находился на вершине узкой башни. Это было странное сооружение, сердцем которого являлась винтовая лестница, начинавшаяся из главного коридора. Фасад башни хранил отпечатки следов стольких поколений, сколько помнил этот город. Башня как сторожевая вышка нависала над черепичными крышами квартала Рибера и венчалась небольшим барабаном из цветного стекла и металла, служившим световым фонарем, на крыше которого угнездился флюгер в форме дракона.

Мы взошли вверх по лестнице и очутились в просторной комнате. Инспектор торопливо распахнул все окна, впуская воздух и свет. Помещение представляло собой прямоугольный зал с высокими потолками и темным деревянным полом. Из четырех огромных арочных окон, смотревших на четыре стороны, открывался вид на базилику Санта-Мария-дель-Мар на юге, большой рынок Борн на севере, старый Французский вокзал на востоке, а к западу — на бесконечный лабиринт перепутанных друг с другом улиц и бульваров, тянувшихся по направлению к горе Тибидабо.