Карлос Сафон - Игра ангела

Архиву газеты было отведено помещение в подвале здания. Этажом выше размещалась ротационная машина, порождение поствикторианской технологии, казавшаяся гибридом чудовищного вида паровоза и механизма для производства молний.

— Представляю вам печатный станок, больше известный как Левиафан. С ним держите ухо востро, говорят, он уже проглотил не одного ротозея, — сказал дон Басилио. — Как кит Иону, только предварительно разрезав на куски.

— Так удобнее.

— Как-нибудь можно скормить ему нового стажера. По слухам, он племянник Масиа и корчит из себя всезнайку, — предложил Бротонс.

— Назначайте день и час, и мы как следует отметим это событие, — согласился дон Басилио.

И оба захихикали, как мальчишки-школяры. Два сапога пара, решил я.

Арихивный зал скрывался в лабиринте коридоров, образованных стеллажами три метра высотой. Два бледных создания, выглядевшие так, словно пятнадцать лет не покидали этого подвала, являлись помощниками Бротонса. Увидев начальника, они подбежали к нему, как верные псы в ожидании приказаний. Бротонс вопросительно посмотрел на меня:

— Что ищем?

— Тысяча девятьсот четвертый. Смерть адвоката Диего Марласки. Он был заметным членом барселонского общества, один из основателей партнерской фирмы «Валера, Марласка и Сентис».

— Месяц?

— Ноябрь.

По знаку Бротонса помощники отправились разыскивать периодику за ноябрь 1904 года. В то время смерть составляла неотъемлемую часть колорита эпохи, и первые страницы газет пестрели некрологами. Легко было догадаться, что новости о личности такого масштаба, как Марласка, наверняка подхватили многие городские газеты, и его кончина стала темой заголовков на первых страницах. Помощники архивариуса принесли несколько томов подшивок и положили их на широкий письменный стол. Мы разделили материалы на пятерых и вскоре обнаружили извещение о смерти дона Диего Марласки на первой полосе, как и предполагалось. Номер газеты был от 23 ноября 1904 года.

— Имеем труп, — возвестил Бротонс, которому принадлежала честь открытия.

Всего было опубликовано четыре некролога: о его смерти сообщалось от имени семьи, от адвокатской конторы, коллегии адвокатов Барселоны и, наконец, от Барселонского литературного общества «Атеней».

— Вот что значит богатство. Умираешь пять или шесть раз, — резюмировал дон Басилио.

В самих некрологах не содержалось ничего примечательного: возносились молитвы за упокой души усопшего, указывалось, что в похоронах примет участие только узкий круг близких и друзей, также не обошлось без цветистых панегириков достойному гражданину, ученому и незаменимому члену барселонского общества и все в таком же духе.

— То, что вас интересует, возможно, печаталось в номерах за день-два до смерти или после, — рассудил Бротонс.

Мы начали листать газеты, вышедшие на той неделе, когда умер Марласка, и нашли серию статей, посвященных этому событию. В первой из них говорилось, что известный адвокат погиб в результате несчастного случая. Дон Басилио зачитал текст заметки вслух.

— Это писал орангутанг, — сделал он вывод. — Три многословных абзаца, где нет ровным счетом ничего, и только в конце упоминается, что причиной смерти стала трагическая случайность, причем не уточняется, какого рода.

— А вот тут у нас кое-что полюбопытнее, — сказал Бротонс.

В материале, опубликованном на другой день после гибели адвоката, была информация, что полиция расследует обстоятельства смерти, чтобы выяснить причины происшествия. Главное, в статье было отмечено, что, как следовало из отчета судебной экспертизы, Марласка утонул.

— Утонул? — перебил дон Басилио. — Как? Где?

— Тут не говорится. Возможно, заметку пришлось сократить, чтобы поместилась такая актуальная и пространная апология сарданы, растянутая на три колонки под названием: «Под звуки музыки: душа и святилище», — поделился соображениями Бротонс.

— Сказано, кто вел расследование? — спросил я.

— Упомянут некто Сальвадор. Рикардо Сальвадор, — ответил Бротонс.

Мы просмотрели оставшиеся материалы, освещавшие смерть Марласки, но ничего нового не нашли. Тексты вторили один другому и тянули одну и ту же песню, подозрительно созвучную официальной версии, предложенной адвокатской конторой «Валера и компания».

— Все это очень смахивает на попытку спрятать концы в воду, — прокомментировал Бротонс.

Я вздохнул, упав духом. Я весьма рассчитывал найти нечто существенное, помимо слащавых некрологов и пустых заметок, нисколько не проливавших свет на случившуюся трагедию.

— Разве у вас нет хороших связей в полицейском управлении? — встрепенулся дон Басилио. — Как зовут вашего знакомого?

— Виктор Грандес, — напомнил Бротонс.

— Возможно, он сумеет свести его с этим Сальвадором.

Я кашлянул, и патриархи воззрились на меня, нахмурив брови.

— По причинам, которые не относятся к делу или, напротив, касаются его слишком близко, я предпочел бы не вовлекать инспектора Грандеса в эту историю, — пояснил я.

— Так. Еще кого-то нужно вычеркнуть из списка?

— Маркоса и Кастело.

— Вижу, вы не утратили таланта повсюду заводить друзей, — заметил дон Басилио.

Бротонс потер подбородок:

— Не стоит волноваться. Уверен, я придумаю другой выход, не возбудив подозрений.

— Если вы разыщете Сальвадора, я пожертвую вам что угодно, даже свинью.

— Из-за подагры я не ем жирного, но не откажусь от гаванской сигары, — выдвинул условия Бротонс.

— Две гаванские сигары, — поправил дон Басилио.

Пока я бегал в лавочку на улице Тальерс за двумя самыми лучшими и дорогими гаванскими сигарами, Бротонс сделал пару деликатных звонков в полицейское управление. Он выяснил, что Сальвадор действительно оставил службу, скорее вынужденно, и начал работать, нанимаясь телохранителем к промышленникам или выполняя частные расследования для адвокатских контор города. Вернувшись в редакцию, я преподнес своим благодетелям по отличной сигаре, и начальник архива протянул мне листок бумаги, на котором был записан адрес: Рикардо Сальвадор, улица Льеона, 21, мансарда.

— Бог вам обоим воздаст, — сказал я.

— И вам того же.

Улица Льеона, больше известная среди местного населения как улица «Трех Лит» в честь известного дома терпимости, обосновавшегося там, была узкой и почти столь же мрачной, как и ее репутация. Она уходила в тень из-под арок пласа Реаль, превращаясь в не ведавшую солнца сырую щель между старыми зданиями, громоздившимися друг на друге и сплетенными вечной паутиной натянутых бельевых веревок. Краска с обветшавших фасадов облупилась, и каменные мостовые пропитались кровью за годы расцвета бандитизма. Я не раз выбирал эту улицу местом действия в «Городе проклятых», и даже теперь, пустынная и заброшенная, для меня она по-прежнему была пронизана духом интриг и пороха. Эта унылая сцена наводила также на мысли, что вынужденное увольнение комиссара Сальвадора из полицейского корпуса не принесло ему дивидендов.