Жоржи Амаду - Старые моряки, или Чистая правда о сомнительных приключениях капитана дальнего плавания Васко Москозо де Араган

— Кто вам сказал, что он не умеет? Он сказал?

— Ну вот, вы опять пресмыкаетесь перед этим субъектом…

— Насчет «пресмыкаться» это вы бросьте. Просто я не завидую…

— А кто же, интересно, завидует? И чему?

— Спокойно, сеньоры… — вмещался Проныра. — Что это такое? Два старых друга — и спорят без причины.

— Я не позволю, чтобы брали под сомнение слова честного человека…

— Я сомневаюсь только в его знакомстве с покером…

— А ведь правда, он исчез… — подтвердил Руй Пессоа.

Но Васко уже возвращался, он нес две колоды и ящик с фишками. Новые, нераспечатанные колоды, красивые, блестящие карты, а на рубашке океанский пароход в клубах голубого дыма. Да, вот это карты!, Колоды переходили из рук в руки.

Однако полный разгром Шико Пашеко был в тот вечер еще впереди. Сам он неплохо играл в покер, но нервозность и раздражительность портили дело. Он был склонен блефовать при каждом удобном случае и никак не мог сравниться с Васко Москозо де Араган, который играл умело, уверенно, сохраняя заразительную веселость и то и дело вставляя всякие морские словечки. Васко знал, когда играть и когда пасовать, умел блефовать в нужную минуту и мгновенно разгадывал все уловки партнеров. Шико Пашеко мог говорить все что угодно, но отрицать умение капитана играть в покер было невозможно. Васко играл мастерски.

Зекинья Курвело, сидя рядом, следил за игрой. Айсберг исчез вдали, растаяв под лучами южного солнца, теперь Васко демонстрировал за игорным столом силу своей руки и верность глаза. Время от времени Зекинья бросал презрительный взгляд на оскандалившегося экс-инспектора. А когда Васко с простой парой дам предложил Шико Пашеко показать свои карты и оказалось, что тот сблефовал, сделав крупную ставку на ничтожную пару семерок, Зекинья не выдержал:

— Зависть убивает, сеньор Шико Пашеко.

Она действительно убивала. Шико Пашеко почувствовал боль в печени. Он поставил еще пять мильрейсов.

Эта памятная партия в покер положила начало новому обычаю. Теперь в доме Васко собирались каждый четверг — старый Жозе Пауло, Аугусто Рамос и Леминьос, не считая неизбежных болельщиков, — и бурно играли в покер. Зекинья Курвело тоже начал постигать тайны покера. Ведь все моряки непременно умеют и любят играть в карты! Шико Пашеко отказался войти в эту компанию. Ноги его не будет в доме капитана (капитан, сукин сын!).

Наступил июнь. Дожди затопили песчаные улицы, кухни были завалены кукурузными початками, сложенными для приготовления памоньи [2] Памонья пирожное из зеленой кукурузы, кокосового молока, сливочного масла, корицы, аниса и сахара; эта масса запекается в трубочках из кукурузных или банановых листьев, завязанных на концах. , канжики [3] Канжика — каша из кукурузной муки. и пирогов. Июнь — месяц обжорства, в это время старики забывают о диете, пьют ликер из женипапо и объедаются разными вкусными блюдами. Впоследствии они расплачиваются за эти излишества — обостряются всякие недуги: диабет, ревматизм, и приходится отказываться от соли или сахара. Во многих домах совершались тринадцатидневные моления святому Антонио — сначала распевали молитвы перед импровизированным алтарем, потом плясали под звуки аккордеона. На площади устанавливали столб со знаменем святого Жоана, готовили костры для святой ночи. В конце месяца вдовы и вдовцы должны были праздновать день своего покровителя святого Педро. Праздники продолжаются целый месяц; дети бегают с хлопушками и бенгальскими огнями. Во время тринадцатидневных молений завязываются флирты, девушки склоняются над тазами с водой, чтобы разглядеть лицо суженого. А избрание в старейшины праздника святого Педро — честь, которой домогаются все мужчины предместья.

Праздник святого Жоана пришел в каждый дом.

Даже в самых бедных семьях откупоривалась бутылка ликера из женипапо и гостя угощали куском канжики, пирогом из кукурузной или маниоковой муки, кускусом из тапиоки или нежной памоньей, обернутой в листья. Но главное веселье бурлило на площади, где устраивались развлечения для бедных учеников начальной школы, детей рыбаков и рабочих «Бразильского Востока». Приезжал из Платаформы отец Жусто, служил мессу в маленькой церковке, обедал у кого-нибудь из влиятельных граждан и потом смотрел на народное гулянье. Поздно вечером зажигались костры, с треском летели искры, жарились кукуруза и сладкий батат, воздушные шары взмывали в небо, усыпанное бесчисленными звездами.

Готовясь к выборам старейшины праздника, отец Жусто вынужден был прибегать к самой тонкой дипломатии. Впрочем, его сутана, наверно, и вправду скрывала фрак дипломата — если судить по тому, как он умел убедить упрямых, успокоить обидчивых, с одним выпить чашечку кофе, с другим позавтракать, с третьим пообедать; он отведывал ликеру и канжики в десятках домов и возвращался в Платаформу, установив полное согласие с прихожанами Перипери и заполучив сильнейшее расстройство желудка.

Каждый год кандидатов в старейшины праздника святого Педро бывало немало. Все считали себя вправе председательствовать на вечернем гулянье, когда дети соревновались в беге в мешках и взбирались на скользкий намыленный столб с пятимильрейсовой бумажкой наверху. Приходилось, правда, идти на некоторые расходы, но ведь это пустяки по сравнению с честью сидеть рядом с преподобным отцом и слушать хвалебную речь ученика, написанную учительницей и стоившую маленькому оратору немалых усилий и страданий от ударов линейкой.

Еще в апреле к отцу Жусто в Платаформу начали поступать письма с осторожными намеками, потом пошли визиты кандидатов и их родственников. Они ставили свечи в церкви, некоторые даже заказывали мессу.

Самые старые обитатели Перипери почти все были уже удостоены звания старейшины праздника. Старый Жозе Пауло заслужил его трижды и перестал выставлять свою кандидатуру, избегая лишних расходов. Адриано Мейру, Аугусто Рамоса, Руя Пессоа тоже уже избирали. Даже Леминьос, вышедший в отставку по болезни в сорок пять лет и сравнительно недавно поселившийся в наших местах, и тот был один раз старейшиной. Шико Пашеко тоже четыре года назад блестяще и достойно председательствовал на празднике святого Педро. Зачем же тогда в год приезда капитана Шико вздумал снова претендовать на это заманчивое звание?

Если кто имел на него право, так это Зекинья Курвело: он жил в Перипери уже пять лет, а священник все еще не вспомнил о нем. Но как раз Зекинья первым назвал преподобному имя Васко Москозо де Араган.

По его мнению, никто другой не должен быть старейшиной праздника; было бы высшим актом справедливости избрать прославленного моряка, который своим присутствием делает честь Перипери. Отец Жусто согласился, его всегда привлекали новые прихожане, ему нравилось завоевывать их доверие и дружбу. Выбор был сделан, казалось, мирно: влиятельные лица, вроде Проныры, Адриано Мейры и Эмилио Фагундеса, не возражали. О простых людях и говорить нечего: они обожали капитана, всегда готового прийти на помощь несколькими монетами или просто заплатить за стакан каш асы. Он объяснял, что приобрел эту привычку в общении с моряками, решая их споры, участвуя в их попойках. Он любил помогать ближним, давать советы, выслушивать признания. Отец Жусто думал, что на этот раз он никого не обидит и не вызовет ничьей ревности своим выбором, — казалось, все с восторгом встретили кандидатуру капитана.