Жоржи Амаду - Старые моряки, или Чистая правда о сомнительных приключениях капитана дальнего плавания Васко Москозо де Араган

Большая гостиная с окнами, выходящими на море, — где было столько веселых вечеринок, когда девицы Кордейро и их подруги кружились в объятиях юношей, — совершенно преобразилась. Исчезли вазы с цветами, рояль, на котором Аделия барабанила фокстроты и вальсы, радиола и претенциозная мебель.

Гостиная походила теперь на капитанский мостик, и хилый Леминьос, входя в нее, всякий раз ощущал тошноту. Веревочная лестница, свешивавшаяся из окна, вела прямо на пляж. Зекинья Курвело, кандидат в судовые комиссары, мечтал, что настанет день, когда его немного отпустит ревматизм и он начнет входить к капитану и выходить от него только по этой лестнице.

На стенах в дорогих рамках висели дипломы, полученные двадцать три года назад. В одном было написано и скреплено подписью начальника управления порта, что Васко Москозо де Араган сдал все экзамены и испытания, требующиеся для получения звания капитана дальнего плавания, и имеет право командовать любым судном торгового флота на всех морях и океанах. Этот диплом он получил двадцать три года назад, еще сравнительно молодым, в тридцатисемилетнем возрасте. Но, по словам капитана, он уже тогда был старым моряком, потому что еще десятилетним мальчишкой плавал юнгой на тихоходном грузовом судне и, постепенно поднимаясь по служебной лестнице все выше и выше, дошел наконец до должности старшего офицера и первого помощника. Он хотел видеть новые страны, бороздить чужие моря. На многих судах плавал капитан, под разными флагами, немало испытал, пережил и страдания любви. Но когда ему стукнуло тридцать семь и пришла пора получать звание капитана дальнего плавания, он вернулся в Баию — только здесь хотел он обрести желанный титул. Пусть он получит звание у себя дома и пусть его родиной как капитана станет бухта Салвадора, откуда он мальчишкой отправился в море на поиски приключений. Он по-своему тоже суеверен, прибавил капитан с улыбкой. Зекинья возразил: напротив, то был благородный поступок, свидетельствовавший о патриотизме капитана, специально приехать с Востока, чтобы сдать экзамены именно в Баие. «Притом, без ложной скромности, довольно блестяще», — пояснил капитан дальнего плавания. Так сказал капитан Жорж Диас Надро, тогдашний начальник управления порта, ныне выдающийся адмирал нашего славного военно-морского флота, который дал высокую оценку его ответам.

В другой рамке висел диплом кавалера ордена Христа, почетного португальского ордена. Этим орденом капитана наградил сам Дон Карлос I, король Португалии и Алгарви, за выдающиеся заслуги в деле развития морской торговли.

Капитан сидел на складном стуле, обитом клеенкой, — такие бывают в каютах, — рядом с ним стоял штурвал, капитан держал в руке трубку и смотрел в окно. На широком столе — огромный вращающийся глобус, различные судовые инструменты и приборы: буссоль, анемометр, секстант, гигрометр, а также большая черная подзорная труба (город Салвадор был виден в нее совсем близко), параллель — прокладывать курсы — и замечательная коллекция трубок, вызывавшая всеобщее восхищение. И наконец судовые часы, именовавшиеся хронометром.

На стенах мореходные карты, карты океанов, заливов и бухт, затерянных островов. На столике на колесиках, в котором капитан держал бокалы и бутылки с вином, в стеклянном ящике модель пакетбота, «гиганта морей, моего незабвенного «Бенедикта», — последнего судна, на котором плавал капитан. Повсюду стояли и висели увеличенные фотографии других кораблей различного размера и разных стран; все в рамках, некоторые цветные. В каждом из этих судов была частичка жизни капитана Васко Москозо де Араган, и он вспоминал связанные с ними истории, случаи, минуты счастья и долгие одинокие ночи.

И наконец — телескоп. Он произвел сенсацию, когда был собран и труба оказалась устремленной прямо в небо. «Увеличивает размер Луны в восемьдесят раз», — объявил Зекинья Курвело, который все больше осваивался с инструментами, с фотографиями кораблей в рамках и с самим капитаном.

В этот лунный вечер они совсем забыли, что утром хоронили Донинью Барату. Всем хотелось посмотреть в телескоп, разгадать тайны мироздания, увидеть Луну и горы на ней, найти звезды, про которые когда-то давно учили в школе. И все старались отыскать Южный Крест.

Мало-помалу жители Перипери привыкли бывать в доме капитана, смотреть в телескоп и слушать рассказы хозяина. Капитан с помощью мулатки Балбины готовил прекрасный грог по рецепту, полученному от одного старого морского волка в Гонконге. То был целый обряд, длившийся не менее получаса. Грели в чайнике воду, жгли сахар на маленькой сковородке; Очищали апельсин и мелко крошили цедру. Капитан брал толстые голубые стаканы (тяжелые — чтобы не падали во время качки) и клал, в каждый из них немного жженого сахару, затем наливал воды, немного португальского коньяку и добавлял апельсиновую корку.

Вначале лишь Адриано Meйpa да Эмилио Фагундес — ну и, конечно, Зекинья Курвело — отважились пробовать этот странный напиток. Они убеждали всех, что он вкусный, некрепкий и, как уверял Зекинья, может даже служить лекарством. Постепенно и остальные решились, сначала они только пригубливали, потом стали находить в гроге удовольствие, и кончилось тем, что в один прекрасный день старый Жозе Пауло Проныра, известный трезвенник, никогда не притрагивавшийся к вину, пожелал тоже отведать диковинки и с тех пор пил ежедневно.

Усевшись на обитые клеенкой стулья, старики смаковали душистый напиток и спохватывались только в девять, а иногда и в половине десятого вечера. Продолжение очередного рассказа переносилось на следующий день назначалась встреча на станции или на площади.

Прошло немного времени, и капитан стал самым значительным и популярным лицом в Перипери. Его слава распространилась и на другие предместья. Все хвалили его воспитанность, его манеры, его сердечность и простоту. Такой выдающийся человек, и так добр — и с богатыми и с бедняками, — совсем не зазнается.

Однажды, хмурым вечером, когда небо грозило дождем, Руй Пессоа, бывший чиновник налоговой конторы, не сдержал любопытства и спросил капитана, почему тот оставил службу в сравнительно молодых летах — ведь ему нет еще и шестидесяти, а он уже вышел в отставку. Мог бы еще плавать по крайней мере лет десять, почему бы нет?

Капитан поставил стакан на стол и долго сидел, глядя на небо, затянутое облаками. Лицо его стало серьезным, почти грустным. Он заговорил не сразу.

Всматриваясь в лица друзей, он как бы решал, заслуживают ли они доверия. Зекинья Курвело волновался.

Пожалуй, Руй Пессоа проявил нескромность. У такого человека, как капитан, конечно, есть тайны, похороненные на дне души; долг друзей уважать его сдержанность. Зекинья хотел переменить тему разговора— но тут капитан поднялся, сделал несколько шагов по направлению к окну и сказал: