Карина Шаинян - Долгий путь на Бимини

Он захлопнул «Романсеро», потянулся и хмыкнул, заметив на полу зеленую пушистую резинку. Вспомнил, как стянул ее с волос Элли и небрежно отбросил в сторону. «Да понял я уже, давно понял» – с улыбкой пробормотал он в пустоту. Решив вернуться в Клоксвилль, он сам не знал, что собирается делать – восстанавливать лабораторию? Искать следы беглой команды Брида? И то, и другое было бы бессмысленным. Просто появилось однажды желание вернуться в ненавистный город, где когда-то рухнула надежда на спасение, – и за несколько лет стало невыносимым.

Карререс с трудом сдержал смех, когда, едва выйдя из поезда, наткнулся на Ти-Жака, выряженного в железнодорожную форму. Доктор предполагал, что пираты застрянут в Клоксвилле, но не ожидал найти их так скоро. Впрочем, это был всего лишь хороший знак, не больше: без своего капитана команда была беспомощна.

Коренастый усач, залегший на вокзальном газоне, заинтересовал доктора намного сильнее. Нехитрые расспросы помогли узнать имя этого эксцентрика. Вскоре Карререс навестил его аптеку – и почти не удивился, увидев за прилавком девушку с мучительно знакомыми чертами. Колибри снова носилась над палубой. Вымечтанная, невозможная земля вновь появилась на горизонте, и запах вина превращался в привкус забродившей падалицы и густой зелени волшебного острова, – еще немного, и, может быть, бриг с черными парусами вынырнет из тумана и бросит якорь в тихой бухте.

Карререс взглянул на часы. Четыре утра. Мертвое время. Безвременье, черная дыра в ткани бытия. Любой звук – слишком громок, любое движение – грубо, любой свет – неуместен. Один на один с темнотой. Один на один – с сомнениями, усталостью, застарелой болью, задушенным страхом. Время всматриваться расширенными зрачками в непроглядную бездну. Время, когда некуда и не к кому идти. Пауза в жизни, которую – хочешь, не хочешь, – а придется выдержать до конца.

Впрочем, даже провалы во времени можно коротать по-разному, и Карререс достаточно долго прожил в Клоксвилле, чтобы найти здесь свой способ. Накинув плащ, он вышел из дому. Уличные фонари погасли, над Клоксвиллем висел туман, припахивающий водорослями, и казалось, что мостовая вот-вот превратится в неподвижную ледяную воду. Карререс аккуратно придержал дверь, чтобы, не дай бог, не хлопнула, и поморщился, когда тишину нарушил проскрежетавший в замочной скважине ключ.

Идти было всего полквартала. Вскоре Карререс подошел ко зданию, такому же мертвому на вид, как и вся остальная улица. Дверь в полуподвал под неразличимой в темноте вывеской бесшумно раскрылась, обдав приглушенным светом и мягким теплом. Усыпанный опилками пол поглотил звук шагов. Лысый толстяк за барной стойкой, потревоженный сквозняком, медленно поднял руку в приветствии.

Здесь не принято было шуметь. Здесь вообще мало разговаривали, и тишину нарушал лишь блюзовый шепоток из скрытых за стойкой колонок. Несколько столиков были заняты – за ними дремали тени без пола и возраста, сгорбленные под тяжестью ночной тоски. Совсем недавно здесь над чашкой остывшего чая просиживала ночи напролет Пэт Кэрриган, слушая глухой прибой в себе и не находя ни смелости, чтобы поддаться ему, ни сил, чтобы перестать слышать. «В этом городе слишком многие боятся спать по ночам, – говорил хозяин «Четырех часов». – Я сам боюсь. Поэтому я закрываюсь только после рассвета. Если вдруг ночью поймешь, что прямо под твоей кроватью – бездна, пол покажется слишком тонким, и не к кому будет идти, – у меня открыто».

Карререс присел у стойки рядом с грузным работягой, подпершим голову над кружкой пива, и украдкой огляделся, будто ожидая увидеть призрак старой контрабандистки.

– Как всегда, доктор? – негромко спросил бармен. Карререс кивнул. Бармен налил в рюмку текилу, добавил куантро и поджег. Синее пламя расплескалось по краю стекла и поднялось над поверхностью правильным прозрачным конусом – лишь верхушка плавно колебалась на легком сквозняки. Закипел в ложке тростниковый сахар и закапал карими пузыристыми леденцами. Бармен погасил пламя, быстро провел кусочком льда по краю рюмки и подвинул Каррересу. Тот выпил горячую жидкость одним глотком и прикрыл глаза, ловя послевкусие.

– И чего только люди не придумают, – хмыкнул рабочий и шумно отхлебнул пива.

– Это еще что, – махнул рукой бармен, – китайцы настойки на змеях делают, и ничего. Прям в бутылку гада засунут, и рады.

– Так то китайцы… Они, может, и рыб в водку суют?

Бармен пожал плечами. Карререс поставил рюмку на стойку и медленно закурил, чуть повернув голову в сторону любителя пива.

– Я на экскаваторе работаю. Так вчера вход в катакомбы раскопали, а там – банка с рыбиной, – объяснил тот. – Инженер наш загорелся. Старинная, говорит. Сразу в музей потащил. Так я подумал: может, какой китаец заначку сделал на черный день, то-то смеху…

– Вряд ли, откуда у нас китайцы, – вяло ответил бармен и отвернулся к доктору. – Повторить?

Карререс покачал головой и выбил недокуренную трубку. Рабочий все бормотал: «вот смеху, а?», – но по его лицу заметно было, что смешного он здесь видит мало. «Где копали-то?» – тихо спросил Карререс. «Фабрика, фабрика на Пороховом», – ответил водитель, глядя сквозь доктора, и подвинул бармену опустевшую кружку.

Карререс уже вставал, когда дверь скрипнула, впустив с улицы клуб холодного, пахнущего болотом тумана, и в бар вошли двое. Хозяин прищурился, разглядывая в полутьме парочку, и озадаченно крякнул. Секунду он колебался; но потом, видимо, решил, что новые посетители вполне безобидны, несмотря на всю свою нелепость. Лицо бармена разгладилось, и на нем проступило сочувствие. Карререс едва не рассмеялся: все складывалось удивительно удачно. Он отодвинулся в тень, заново набил трубку и приготовился наблюдать.

– Сиди здесь, – донесся сердитый девичий шепот. Взъерошенный мужчина деревянной походкой приблизился к угловому столику и обрушился на стул. Девушка подошла к стойке. Она задирала голову, всем своим видом показывая: ничего нет странного в здоровенном мокром свитере, из-под которого торчат голые, покрытые мурашками ноги, и драных, заляпанных уличной грязью кроссовках. Она с вызовом поглядела на экскаваторщика, плюхнулась на соседний табурет и громко шмыгнула носом. Бармен предупредительно наклонился к ней, с преувеличенной готовностью отставив стакан.

– Два кофе. Двойных, – девушка вцепилась в стойку. – И что-нибудь поесть.

– Две яичницы с беконом? – предложил бармен. Девушка быстро покосилась на своего спутника, и в ее глазах мелькнула тоска.

– Одну, – она покусала губу и нахмурилась. – Или две?

– Подумайте пока, – бармен с каменным лицом повернулся к кофейному аппарату. Громко зашипел пар. Девушка снова обернулась к своему спутнику, жестами изобразила еду и скорчила вопросительную рожицу. Мужчина не отреагировал. Он так и не пошевелился ни разу с тех пор, как сел за стол, и больше всего походил на груду тряпья, небрежно наваленную в углу. Девушка с досадой махнула рукой и отвернулась.