Максим Кантор - Учебник рисования

— У меня нет времени разговаривать со слесарем. Существует определенный расклад сил, где мнение слесаря не считается.

— Верите этим рассказам? — спросил Луговой. — План «Анаконда»? Заговор западных держав? Атланты сжимают кольцо вокруг России, так что ли? Или вот еще: план «Кольца Сатурна»? Мне рассказывали: изменение русской нации вплоть до биологических мутаций. Я не верю. Зачем русских менять — они и так мутанты. Атлантическая цивилизация против Евразии, масоны, и прочая чепуха — по мне, так мнение слесаря интереснее.

— Однако без планов истории не бывает, — сказал Дупель. — Нравится или нет — но план истории существует.

— Вряд ли, — сказал Луговой, — нет никакого плана. Посмотрите на мой дом, Михаил Зиновьевич. Вот живая история. Стоял дом — и будет стоять. Потому что жить в нем приятно. Были коммуналки, их расселили — теперь стало как раньше. И никакой план не требуется — просто время и сила вещей. Я считаю, пусть Кротов свой миллиард сопрет. Димочка для России его отработает. История делается без бюджета, на глазок. Только пенсионерам бюджет интересен.

— Ошибаетесь, — сказал Дупель, — у истории строгий счет. Она копейки считает. Как пенсионер из коммунальной квартиры.

Жильцы дома на Бронной любили рассказывать истории о расселении пенсионеров из коммунальных квартир; красочнее других исполнял этот номер Тофик Левкоев. Водя гостей вдоль бесконечных комнат, Тофик в лицах описывал прежних жильцов, изображал их радость от встречи с новым владельцем. Я этой дуре, говорил Тофик, отдельную однокомнатную купил. Руки целовала, понимаешь? Ноги целовала, веришь? На коленях за мной по всей квартире ползала. Не надо, говорю, не ползай, знаю, что благодарна. А она ползет, остановиться не может. Всем комнаты купил, а один дед уперся — не хочу, говорит, уезжать. Тут, говорит, липы растут на пруду. Ах, ты, — в этом месте рассказа Тофик обыкновенно вставлял резкое словцо, — липы ему подавай! Я так сказал: ты, отец, поезжай отсюда в Жулебино, пока предлагаю по-хорошему, а не поедешь в Жулебино, я тебя на Ваганьково устрою. Мамой клянусь, сам поеду на кладбище — лучшее место выберу. Под липой тебя закопают, в тени, как просил. Хочешь, да? Так рассказывал Тофик Мухаммедович, и гости смеялись. И где же он теперь, рассыпалась смехом Лаванда Балабос, где этот дедушка: на Ваганьково или в Жулебино? А черт его знает, говорил Тофик, не помню я! И все смеялись. Смеялся вместе со всеми и Дима Кротов, которого Левкоев зазывал по-соседски на коньячок

Соседи подобрались исключительные. Белла Левкоева, Лаванда Балабос, где еще встретишь таких дам? Ниже этажом Алина Багратион и Луговой — Дима привык, что, не выходя из дома, можно пообщаться с лучшими людьми страны. Дом такой, что государственные дела можно решать в лифте, а за завтраком договориться о демократических реформах. Да, с домом повезло. И мебель соответственная — Плещеев удружил, из Лондона прислал гарнитур карельской березы. Где найдешь хорошую русскую мебель — только в Лондоне и сыщешь. Дима остановился перед старинным зеркалом. Костюм определенно хорош, и галстук отменный. Вот только волосы! Дима Кротов нагнул голову, исподлобья осмотрел раннюю плешь. Молодой, в сущности, человек — а уже плешь. Остальное неплохо складывается. А плешь подвела.

— Официальная версия говорит, что моя компания дает России пять процентов бюджета, — сказал Дупель, — вы знаете, что это неправда. Пять процентов — это много. Но на самом деле не пять — двенадцать процентов. Мои рабочие качают нефть на севере и на востоке, в компании работает четыреста тысяч человек Моя компания сегодня третья по размерам добычи в мире. Через пять лет — будет первая.

— Горжусь знакомством, — сказал Луговой.

— Заметьте, компания признана всем миром. Деньги, которые я приношу в Россию, — легальны. Это не торговля ракетами на Востоке, не продажа паралитических газов террористам. Я представляю ценности, принятые везде.

— У вас, Михаил Зиновьевич, есть стойкая уверенность в том, что существуют общие мировые законы, которым подчиняются все. А мы в России все-таки думаем, что есть российские интересы — и общие интересы. Иногда они совпадают. Чаще нет. Мне любопытно: в день, когда они не совпадут, — вы на чьей стороне будете?

— Ошибается тот, кто строит расчеты по старым схемам. В новой модели мира отдельных интересов нет, локальные тираны не нужны. Возникла новая мировая империя, построенная по законам информатики, маркетинга, цивилизации.

— Простите старика за прямой вопрос. Ваша нефтяная компания — она России принадлежит или мировому порядку?

— Она мне принадлежит, — сказал Дупель. Странно прозвучали эти слова. Говорили о больших снежных пространствах, об огромных лесах и длинных реках, о сотнях карьеров и нефтяных скважин — и вот маленький человек сказал: это мое.

— А вы сами?

— Оставьте демагогию. Советский Союз развалился не потому, что коммунизм проиграл капитализму, а потому, что малая система нежизнеспособна в присутствии системы большой. Наполеон говорил, что правда на стороне больших батальонов. Мир строит глобальную систему управления, единую для всех. Нельзя играть против истории. Нет, и не может быть в принципе той точки, с которой осуществляется критика современности: эта внешняя точка с неизбежностью окажется внутри системы.

— И что же, — спросил Луговой, — исключений нет?

— Нет, — сказал Дупель, — и не было никогда. Диссиденты критиковали вас, то есть советскую власть, не извне, они критиковали вас изнутри большой системы — большей, нежели система стран Варшавского Договора.

— Вы, менеджер большой системы, — чего вы хотите от меня, от маленькой гайки в маленькой системе?

— Хочу немного. Не распускайте свою шпану. Остановите их.

— А для чего вы органы госбезопасности призвали на трон? Какого эффекта ждали?

— Чтобы строить систему, нужен системообразующий фермент. Государство разрушили, партию ликвидировали, идеологию упразднили. Что осталось? Лучше госбезопасности ничего не придумать. Я понимал, трудности будут. Госбезопасность регулирует себя сама. Кому-то, — Дупель внимательно посмотрел на Лугового, — может прийти в голову фантазия, что такой формы регулирования для русского общества достаточно. Но малая система встроена в мир, а в мире действует система большая, у большой системы другие законы. Я понятно говорю?

— Вполне, — сказал Луговой, — понятно. Малая система — как рука (или две руки, если у кого есть пара), а рука подчиняется телу. Правильно? Вопрос в том, кто берет с тарелки пирожок — тело или рука?

— Не рука и не тело — а тот, кто велел официанту принести пирожок.