Максим Кантор - Учебник рисования

— Застряли на этапе Февраля, — говорил Маркин, — а это, сами знаете, чем чревато. Образуется новая номенклатура и — мало-помалу — они вернутся к советским временам. Сменят одно руководство на другое, вот и все. Следующий шаг необходим, а сделать его — уже сил нет. Затянули, — говорил старый диссидент, — затянули процесс.

Роза Кранц, обдумывая стратегию, привлекла в союзники Виктора Маркина; с ним, Славой Поставцом и Борисом Кузиным решила она объединить усилия в поддержке блока Тушинский-Дупель. Кандидатуру Поставца она обсудила с Луговым, и старый аппаратчик благосклонно отозвался о выборе Розы. Вам нужен порядочный политтехнолог, сказал он, в конце концов, даже правое дело нуждается в определенной интриге и планировании. Вы не представляете, Розочка, сказал ей Луговой, сколько энергии требуется, чтобы решить простой, в сущности, вопрос. Но вы справитесь, уверен. Немного работы, и мы сделаем так, что у страны не будет выбора: блок Тушинский-Дупель — единственное решение. В том, что политическое будущее у этого блока существует, в том, что никакой разумной альтернативы ему нет, Роза постаралась убедить своих друзей. Роза Кранц справедливо посчитала, что те личности, что оказались не у дел в новой России — проявят живой интерес к кампании, и следует использовать их темперамент для борьбы. Галерея Поставца была использована как штаб новой партии — на местах, где обычно сидели, дожидаясь заказов и продаж, прогрессивные художники — сегодня сидели интеллигенты, те, знаменитые интеллигенты первых перестроечных лет. Роза с удовольствием оглядела сходку карбонариев — недурной набор, все люди незаурядные. Вот ссутулился на стуле постаревший Захар Первачев, вот наклонил большую умную голову Савелий Бештау, вот и седой Маркин, перспектива подпольной работы вдохнула жизнь в старика, явился и Струев, сел в углу, оскалился.

— Тушинский-Дупель, — сказал Маркин, — во всяком случае, эта комбинация предпочтительней, чем Кротов-Балабос.

— Не говоря уж о блоке Басманов-Левкоев.

— Выбираем меньшее зло.

— Не надо скепсиса, — заметила Роза Кранц, — не надо иронии. Делаем большое дело, нам не ирония нужна — но решимость.

— Согласен, — сказал Маркин.

— Для избирательной компании, — сказал галерист Поставец, мастер политических технологий, — я предлагаю использовать слоган: «Дупель-Тушинский = демократия в квадрате». Поясняю: Тушинский — символ демократии, а слово «доппель» — по-немецки значит «двойной» Двойной Тушинский — то есть, двойная демократия или демократия в квадрате. Звучит?

— Лозунги — это хорошо. Но надо иметь план практической работы, — сказал Маркин, — расписать по пунктам, что делать.

— Прошу вносить предложения, — Роза постучала карандашиком по столу и выпучила глаза.

— Привлечь прессу, — сказал Маркин, — провести, так сказать, разведку боем. Дадим несколько программных статей в центральных газетах.

— Можно так, — сказал Поставец, — «Тушинский отдуплился!» Красиво и хлестко.

— У меня есть связи в газете «Бизнесмен», — значительно сказал Маркин, — моя жена работает в секретариате Баринова.

Все знали, что жена Маркина давно живет не с Маркиным, но с художником Павлом Рихтером, но отнеслись к реплике старика снисходительно: ну, хочет человек поучаствовать, чем может, в общем деле.

— Она, — продолжал Маркин, — моя единомышленница. Что бы про нас ни говорили, — сказал горько Маркин, — мы остаемся друзьями и союзниками. Юлия уверяет меня, что газета нас поддержит. Баринов — он из той первой, перестроечной, волны. Баринов — не подведет.

— «Европейский вестник» используем, — сказал Кузин, — тираж не ахти. Но прогрессивная публика читает.

— Что ж, — сказал Поставец, — материал мы приготовим. Можно и такой заголовок «Дуплет Тушинского». В том смысле, что он контролирует и власть, и финансы. Или, например: «Туше Дупеля». В том смысле, что Дупель наносит финальный удар нынешней власти.

Мало кто, глядя в эти минуты на Поставца, решил бы, что перед ним простой продавец изделий современного искусства. Поставец преобразился: сегодня внутри костюма Поставца находился политический деятель, практик, холодный аналитик.

— Программу обозначим как демократический либерализм, — сказал Поставец, делая кое-какие пометки в блокноте. — Нужен ясный, понятный всем лозунг. Даешь демократический либерализм!

— Есть уже один либеральный демократ, хватит.

— Кто такой?

— Вы повторили лозунг Кротова.

— Так то либеральный демократ, а это демократический либерализм.

— Вот демагог! Если хотите знать, он взял лозунг Тушинского и бесстыдно вывернул его наизнанку.

— Подадим в суд.

— Бросьте. Судиться — значит стать посмешищем. Надо предельно четко обозначить позицию и — размежеваться с оппортунистами. Скажем просто: демократия с человеческим лицом.

— Это лозунг Басманова.

— Предлагаю вариант «гражданская демократия».

— Это тавтология, — сказал философ Бештау.

— Как сказать. Понятие «демократия» давно никто не толкует через слово «демос», все привыкли, что это форма управления. Мы оживляем термин, возвращаем первоначальный пафос.

— Думаю, Дупель одобрит. Он всецело за гражданское общество.

— А ну как кинет нас Дупель, — сказал Захар Первачев.

— Как это — кинет?

— А просто. Предложат пост премьера, он и успокоится, и пойдет к президенту на поклон. А нас — сдаст. Сам и подпишет указ — мол, Первачева, за подстрекательство, в Сибирь. Приедут ночью на воронке, руки выкрутят — и привет. Что мы, не проходили такого?

— Невозможно, — серьезно сказала Роза Кранц, — Михаил Зиновьевич понимает лучше других, что это — последний шанс России. Он не пойдет на компромисс.

— Выбора нет, — сказал Борис Кузин, — cлишком многое поставлено на карту. Будем медлить — проиграем демократию, — Кузин сам подивился своим словам. Он не собирался идти столь далеко. Однако слова сказались, и ему стало легче оттого, что окончательное суждение произнесено, — теперь только в атаку. На прорыв.

— Прорыв в цивилизацию, — сказала Роза Кранц, и Кузин посмотрел на нее с благодарностью. Любовь их не состоялась, короткий роман не имел будущего, но ведь обрел он все-таки родного человека, — лучше лозунга нам не придумать.

— Но ведь уже было, говорили так пятнадцать лет назад.

— А мы, если разобраться, и завершаем то, что начали пятнадцать лет назад.

— Не Дупель, так Тушинский продаст.

— Владислав Григорьевич? Ну что вы!

— Может быть, выроем окоп — и отсидимся? — это сказал с порога Сергей Татарников. Он опоздал, и теперь, явившись на сходку, как обычно, встрял с неуместной репликой.

Так же, теми же словами высказался анархист в черном шарфе шестьдесят лет назад, когда стало понятно, что контрнаступление невозможно.