Максим Кантор - Учебник рисования

— Если авиации нет, тогда и наступать не надо. Может быть, выроем окоп и отсидимся?

— Видите, чего вы добились? — сказала Ида Рихтер Луговому, — вот результат. Люди доверились вам, а вы их бросили.

— Мы отстаиваем республику, — сказала Герилья, — каждый день люди жизнью платят за победу. И вот присылают приказ, который ломает хребет общему делу.

— У них тоже люди гибнут каждый день, — сказал информированный анархист, — в Москве людей пачками сажают. Забирают всех подряд — и ставят к стенке. Что, я не прав, товарищ? Разве вы не расстреляли посла Розенберга?

Лукоморов, похмельный и мутный, появился в дверях. Он слышал разговор, его помятое лицо выражало озабоченность.

— Антоша, мы отсюда не уйдем, — сказал он Колобашкину. — Не слушай ты их… Погляди, какие ребята собрались. Разве мы их оставим? Нипочем не оставим.

— Не время уезжать, — сказала Ида Рихтер и улыбнулась Лукоморову ярко-красными губами. — Ваше место здесь, — сказала она звонким голосом, — вы нам нужны.

Марианна Герилья не глядела в сторону подруги, но по вибрации голоса поняла, что Ида Рихтер взялась за Лукоморова. Для Иды Рихтер обработка похмельного стрелка-радиста не была особенно сложным делом. После десятков амбициозных и влиятельных мужчин, с которыми приходилось иметь дело, уговорить Лукоморова было все равно, что для Колобашкина — сбить марокканского пилота. Глаза Лукоморова, томные от ночного пьянства, изумленно раскрылись: красавица-комиссарша улыбалась ему и звала его на подмогу. Что Лукоморов долго не протянет, Герилья не сомневалась. Она никогда не принимала ситуацию так, как ситуация складывалась, всегда можно было навязать событиям свою волю, всегда можно было изнасиловать судьбу. Приказ был некстати, она решила не подчиняться приказу и изменить ход вещей. Существовало несколько способов, следовало пробовать все. Она приблизилась к Луговому и сказала так:

— Заберете самолеты, сорвете наступление. Первыми начнут они. Штурм нам не выдержать.

— Постарайтесь, — сказал Луговой.

— Коммунары погибнут.

— Какие коммунары? — и Луговой показал подбородком на анархистов, — эти, что ли, коммунары?

— Наши, русские, парни, — сказал Лукоморов и чуб со лба откинул.

— Теперь здесь много русских. С той стороны тоже. Слышали про роту Голенищева? Через Харбин генерал утек, под Мадридом объявился.

— Ну, мы с ним разберемся, с голубчиком, — сказал Лукоморов. — Мы ему одно место налимоним. Почему я и говорю, русские бойцы пригодятся. Это ж наша проблема, Колобаня, нам решать. — Лукоморову страстно захотелось понравиться Иде Рихтер, ему казалось, что он не видал в жизни своей женщины красивее. Лукоморов слыл мужчиной неотразимым, и, преодолевая похмельную мутность, он приосанился. Ида Рихтер улыбалась ему.

— Подчиняйтесь приказу, — сказал Луговой.

— У товарища, между прочим, уже был приказ, — скзала Ида Рихтер взволнованно, — и он его доблестно исполнял. Последние сутки он провел на передовой, выполняя интернациональный долг.

Последние сутки Лукоморов провел в казармах анархистов, разбавляя спирт крепленым вином амонтильядо, которое попробовал здесь впервые, и которое подействовало на его организм разрушительным образом. Однако возражать Лукоморов не стал, а лишь поглядел томно на Иду Рихтер.

— Русские нужны в России, — сказал Луговой, — испанскими делами пусть занимается Испания.

— Политика невмешательства, — сказала Герилья с презрением, — Вы подписали позорную бумагу! Эта политика взорвется большой войной.

— Каждый сражается на своем месте, — сказал Луговой. Он хотел повернуться и уйти, но должен был увести с собой Колобашкина. Пилот Колобашкин не подавал реплик, смотрел и слушал.

— Через несколько дней здесь будет жарко, — сказала Герилья, — Начнется очередной штурм Мадрида. Уже три было. Четвертый могут не выдержать.

— Вас здесь уже не будет, насколько мне известно, — сказал Луговой, и Герилья нахмурилась.

— Мы действительно уезжаем на конгресс прогрессивных сил в Сен-Жак де Соль для встречи с Витторио Кадавильо.

— Разумно, — сказал Луговой, — это разумно.

— Видишь, — сказал анархист, — и эти драпают. Хорошая компания собралась.

— Не думайте, что я бегу. Страх мне незнаком. Десятки раз я поднимала бойцов под пулями в атаку.

— Она поднимала, — сказал грубый анархист, — не скажу, что именно, но точно — поднимала.

— Должна ехать. Этот конгресс необходим именно сегодня. Иначе завтра коммунистической партии Испании — уже не будет: окажется раздробленной на десять сект. Мы должны сплотиться.

— Вокруг кого? — спросил русский военный, — вокруг кого сплотиться?

— Хороший вопрос. Все решит съезд, я не вправе предварять его решение. У меня тоже есть к вам вопрос, товарищ Луговой. Мой друг, английский журналист Эрик Блэйр, сформулировал несколько вопросов к вам, русским партийцам. Гардиан скоро опубликует его статью. Чего вы хотите, спрашивает Блейр. Вы сами знаете, чего хотите? Либералы говорят, что вы защищаете демократию. Но тогда, спрашивает Блэйр, зачем вы бросаете республику в критический момент? Зачем ссорите политических лидеров республики? Время выбрали не подходящее для интриг.

— А какое время для интриг подходящее? — спросил анархист, — До или после наступления?

— Я, когда говорю с либеральным интеллигентным человеком, уже и не знаю, к какой партии он принадлежит — он и сам не знает, запутался. Интеллигентный человек сегодня не интересуется революцией — он ищет обходные пути, чтобы попасть сразу в штаб интриганов, вот чего вы добились! Вы решили уходить из Испании — но оставляете здесь агентов, которые делают только одно: планомерно стравливают лидеров демократии. Вы в своем уме? Вы добились того, что Ларго Кабальеро ненавидит Негрина, Асанья не любит их обоих, Раблес не переносит Асанью, Пассионарию не любит никто, а Нина вы сделали пугалом, — и каждый из них называет себя демократом! Где тогда истинная демократия? Заметьте: на войне должна быть одна стратегия, а не пять. Католики считают, что вы хотите раздуть пожар революции. Церковь вы озлобили, это правда — но революцию не поддержали. Вы сделали все, чтобы подавить революционное движение в Испании. Кто — по Марксу, по Марксу давайте рассуждать! — кто сегодня революционная сила Испании? Пролетариат? Но он не окреп, он практически в положении русского пролетариата десятых годов. Крестьянство? Страна аграрная — вроде России, не так ли? Но крестьянство не поддержит революцию, отменившую церковь. Вашим союзником должны выступать анархо-синдикалисткие коммуны — они одни воплощают социальную структуру, понятную испанскому народу, за ними большинство. Хотите знать народную волю — говорите с ними! Вот с этими людьми говорите, — и Герилья показала на анархистов. — Поговорите с Нином, попробуйте понять его, это светлая голова! Троцкий предостерегал вас от этой ошибки! Он говорил прямо: вы объявили Нина контрреволюционером, и вы не правы! В этих либертарианских коммунах и пролетариат, и крестьянство — встретятся, дайте им возможность выработать общую платформу. Но вы не их поддерживаете. Сказать — кого поддерживаете?