Владимир Сотников - Покров

Луна сияла в полную силу, неотличимо от ночной тишины гудели провода, и время превращалось в бесконечность покоя. Он засыпал, пытаясь вспомнить что-то последнее, тлеющее слабой тревогой, но это уже было началом сна.

Однажды в школе на последнем уроке учительница, как она сказала, проводила беседу. Прочитала из книги рассказ, где маленький мальчик помог перейти улицу старушке, показала всем картинку – неподвижные машины смотрели своими фарами на мальчика и боязливую старушку. Потом сказала: «А сейчас давайте расскажем друг другу о своих добрых делах». Все молчали, только одна девочка рассказала, что она приносила своей бабушке воду из колодца. Опять наступила тишина, и учительница сказала: «Давайте просто вспомним, что делал каждый из вас на каникулах». Это было проще – каждый говорил подолгу, и учительница уже останавливала: «Надо, чтобы все успели».

Он сидел, слушал, ясно представляя все, о чем говорили, и когда его сосед рассказывал о поездке в лес за дровами с отцом, то видел нагруженную телегу – жерди были положены близко к хвосту лошади, почти касаясь его, и он думал, как трудно будет лошади идти в короткой упряжи. Но в рассказе дрова повезли на тракторе, и он уже не знал, что делать с нагруженной тяжело телегой – и оказывался сам на возу рядом с воткнутым в расщелину между жердями топором и видел, что отец идет рядом, косясь на скрипучие колеса, боясь, что они могут не выдержать на крутом повороте.

Но вот уже и ему пора рассказывать о себе. Он одним взглядом видел прошедшее лето и не мог почувствовать отдельно ни одного дня, в котором бы поместились и начало, и конец какой-либо истории. И вдруг, просто потому, что нельзя было долго молчать, сказал первое, что пришло в голову: «Летом я ездил с дядей Сашей на озеро ловить рыбу». Чуть-чуть помолчал, быстро испугавшись, что рассказывать больше нечего, но уже откуда-то появлялись, заполняя пустоту, картинки: большое, до горизонта, озеро с блестящей под солнцем водой, песок под ногами, завалившаяся на бок лодка на берегу, – и надо было только говорить, чтобы эти картинки не гасли, а оставались перед его глазами, и он уже чувствовал, что вот-вот появится что-то неожиданное, чего не было тогда, летом.

«С нами была собака, и мы брали ее в лодку. Дядя Саша бросал рыбу прямо на дно лодки, и собака смотрела на нее, пока та еще прыгала. Я долго не мог поймать, и несколько раз у меня сорвалось».

Дверь класса была сзади, он слышал, как кто-то вошел. Если бы он увидел, что это вошел его отец, который был учителем в старшем классе, конечно, он бы дальше не рассказывал. Но учительница, глянув через его голову на вошедшего, поспешно сказала: «Ну, ну, дальше», – и рукой сделала жест, мол, сейчас, вот дослушаем.

А он уже обрадовался, что слова появляются сами собой, догоняя и лодку, и поплавки, и странно молчащую собаку. «Я не заметил, как сел на борт лодки, она наклонилась, и, когда у меня начало клевать, я сильно дернул, и лодка перевернулась. Она бы не перевернулась, но дядя Саша потянулся ко мне, хотел меня удержать, и лодка сразу завалилась на борт. Мы упали в воду, дядя Саша держал меня и лодку, которая была дном вверх, а собаки нигде не было. Берег был рядом, мы быстро выплыли, и когда дядя Саша перевернул у берега лодку, то из-под нее выскочила мокрая собака и сразу начала отряхиваться, наверное, сильно испугалась».

Все в классе засмеялись, учительница тоже улыбнулась, и тут он оглянулся и увидел отца. Тот улыбался смущенно, кивнул учительнице – она сразу поняла и вышла в коридор за ним.

Он сел, глядя, как его сосед смеется и изображает мокрую собаку – тряс плечами, и было похоже.

Прозвенел звонок, он собрал ранец и вышел из класса, поняв, что надо дождаться отца. И вот они уже молча идут по дороге, и он ждет, что отец сейчас спросит – и про дядю Сашу, и про лодку… Когда до дома оставалось совсем мало, отец, хоть он и ожидал его слов, сказал внезапно: «А что, собака под лодкой плыла тихо?» Он глянул на отца, сразу отвел взгляд и кивнул. Отец улыбнулся, чуть-чуть повел головой и произнес только: «А-а».

Пройдут годы, и собака, выскакивая из-под лодки, тысячу раз повторив в его воспоминании свои быстрые, всегда одинаковые движения, заставит его засомневаться в том, что она придумана – и доказывать ее существование будет переливающаяся радуга, вспыхивающая на мгновение в пыли мелких брызг. Откуда-то появится и дорога к озеру. Спадая все ниже в прозрачных сумерках грабовой рощицы, лишенной травы – казалось, вся зелень поднялась вверх, в густые кроны чистых стволами деревьев, – эта дорога вдруг изменит своему настоящему месту в близком от его дома лесу и будет обещать, что вот-вот откроется простор озера с незаметной, а может, и несуществующей границей в голубой бескрайности воды и неба. Однажды, приехав домой и сразу же отправившись в лес побродить по привычным с детства местам, он окажется на этой дороге и будет идти по ней, удивляясь почти точному совпадению своей памяти со всем, что хранилось тут все эти годы, и там, где уже засветилась чистым светом обыкновенная поляна, он повернет обратно, боясь, что после того уже никогда не сможет представить озера, заменившего навсегда в его воображении простор не по-лесному большой поляны.

Когда они совсем уже подходили к дому, он спросил отца: «Пап, а когда мы за дровами поедем?» Отец, словно обрадовавшись, что ему помогли вспомнить, сказал: «Да, сынок, пора, давно пора. Вот схожу коня выпрошу, и поедем».

Он всегда делал уроки быстро – время занимала только письменная работа. Оставляя на столе раскрытыми тетради и учебники, он выходил на улицу. Возле леса уже собирался туман, скоро он сползет к реке, заполняя собой весь луг. В такое время далеко слышными становились все звуки: отчетливо звякали ведра у колодца, на краю улицы рубили дрова, и упругие звуки отставали от беззвучных ударов топора. Последняя ласточка, тихо и быстро сделав ненужный круг над домом, юркнула под самый конек. Становилось прохладно, хотя было безветренно, холодом тянуло с луга, где туман уже расползся облаком, и только верхняя часть леса чернела над ним.

Он представил, как туман оседает, опускается на землю, и уже похоже, что это снег. И понятно, с легкостью подумалось, что совсем скоро зима, к которой привыкаешь сразу же, в первый день выпавшего снега.

Время застывало в долгих осенних днях, сначала слякотных, промозглых, потом, к Покрову, ставших уже сухими, с промерзшей от первых морозов землей, и воздух становился ломким, звонким, как первые льдинки в лужах, и по вечерам мерцали далеким светом холодные голубые звезды. В такие вечера, заходя с улицы в дом, хотелось покрепче притянуть дверь, оставив за ней неуютное и ясное чувство холода, быстрей пройти в комнату, где на столе ждали его книги – он любил читать одновременно несколько книг, оставляя их открытыми; казалось, настроение каждой из них висит в воздухе, он издалека, от двери, видел, как отличаются книги друг от друга, и выбирал какую-нибудь сразу, еще не подходя к ней. Окно пятилось от холода, который подступал к нему с той стороны, и стекла сливались своей прозрачностью с темнотой неба. Вставляли вторые рамы, и окна становились глухими от зажатого между рамами воздуха. Читая, он иногда замечал, что долго не переворачивает страницу, а просто смотрит сквозь ровные строчки, и тогда поднимал глаза на окно, и острые точки звезд, проходя сквозь стекла, мельтешили и двоились.