Поль-Лу Сулитцер - Ханна

— Мне кажется, что у одного из наших жильцов фамилия была похожая. Вот только звали его Сэм.

— Он переехал?

— Можно сказать и так, — отвечает рыжеволосая женщина. — Он уехал в Америку. По крайней мере вот уже несколько месяцев он не живет на Гленмор-роуд, 173. Это ваш родственник?

— Знакомый, — говорит Ханна из последних сил. Ей стоит большого усилия не потерять сознание. Это уж слишком. Она, конечно, подозревала, что этот болван мог найти предлог, чтобы не ответить на ее телеграмму, но предположить такое…

— Всего лишь знакомый, — повторяет она. — Благодарю вас, мадам. У вас очень красивый дом.

Она через силу поворачивается и идет по петляющей мимо гортензий дорожке к выходу из сада, туда, где стоит ее сумка. Она поднимает эти, как ей кажется, десять или пятнадцать тонн и… падает без чувств. А когда открывает глаза, то видит, что лежит на диване того же цвета, что и дверь. Напротив сидит девочка с куклой.

— Ты проснулась?

— Кажется.

— Мама уверена, что ты голодна. Ты хочешь есть?

— Совсем нет.

— Мне кажется, — говорит девочка, — что ты немножко врешь. На самом деле ты голодна.

Ханна улыбается.

— Почему ты держишь куклу вниз головой?

— Я жду, когда она срыгнет. Я только что покормила ее грудью. Ее зовут Франкенштейн.

— А тебя?

— Лиззи Мак-Кенна, — говорит девочка.

Уже одиннадцать лет, как семья Мак-Кенны живет в Австралии. Приехали они из Индии. Дугал, глава семейства, родился в Бомбее в 1843 году; четыре года он учился в Англии, получил диплом инженера, там и женился. Жена его была ирландка, католичка, как и он. В 1865 году она дала согласие ехать с ним на строительство мостов через Ганг и другие экзотические реки. Что касается его самого, то он так и остался бы в своей родной стране, но жена его не могла приспособиться к жизни в Индии из-за жары и москитов, да к тому же смерть от тропической лихорадки их двоих детей подтолкнула на переезд.

Дугал подыскал себе место государственного служащего в австралийских колониях. Несколько лет семья прожила в Тувумба и Брисбене, но как только строительство железных дорог и мостов было закончено и эти дороги соединились с железнодорожной сетью Нового Южного Уэльса, они переехали в Сидней. Лиззи — их единственная дочь и самая младшая, у нее еще четыре брата. Вернее сказать, четыре брата живут в доме на Гленмор-роуд. О пятом, Квентине, Лиззи знает очень мало, только то, что он жив и что имя его нельзя произносить вслух, как будто его никогда и не было.

Впрочем, Лиззи не суждено с ним встретиться, и об этом она будет сожалеть всю свою жизнь.

Все эти подробности Ханна узнает постепенно. А пока она наконец села за стол и ест тушенную с овощами говядину, при этом семь пар глаз — три зеленых, остальные голубые — пристально смотрят на нее. По мере того как мужчины возвращаются домой, ее знакомят со всеми членами семьи. Родители, Дугал и Коллин, сидят по краям стола. Дети в порядке возраста: Род, старший, двадцать шесть лет, за ним Оуэн, Патрик, Алек и, наконец, Лиззи.

Для Ханны ново и удивительно окунуться в мир настоящей семьи, она уже и забыла, что это такое. К тому же это — семья иностранцев, которая, как ей кажется, живет в необычайной роскоши. Стол покрыт вышитой скатертью, сервирован фарфором и серебром, а сколько ножей, вилок, ложек, стаканов! Ханну поражает необыкновенно высокий рост всех Мак-Кеннов: самый младший из мальчиков, девятнадцатилетний Алек, не догнавший еще по росту не только своего отца, но и Рода, гораздо выше Менделя и почти такого же роста, как Тадеуш. Ханна чувствует себя фокстерьером, попавшим на обед сенбернаров.

— Еще чашечку чаю? — предлагает Коллин Мак-Кенна.

— Нет, спасибо.

— А пирога?

— Нет, я правда больше не хочу. Я прекрасно пообедала. Тишина. Только Ханна случайно поперхнулась. Первый раз в жизни она стесняется. В это невозможно поверить. К счастью, в течение получаса после обеда, когда все перешли в гостиную, Дугал болтал не переставая, и это позволило Ханне помолчать. Дугал говорил о построенных им мостах и дорогах, оседлав тем самым своего любимого конька. Он рассказывал, что в разных австралийских колониях ширина колеи неодинакова, что не очень практично, когда речь идет о том, чтобы связать эти системы воедино; более умно поступили в Индии, построив дорогу от афганского Кибера Пасса до Коромандельского берега…

Дугал Мак-Кенна не очень высокого мнения об австралийских поселенцах. В большинстве своем они, как он считает, — прямые потомки каторжников, высаженных в Порт-Джексоне и даже здесь, в Сиднее, или, что не лучше, пираты из Дампьера; он громит их будущих потомков, но, к изумлению Ханны, для которой просто невероятно, чтобы сын мог открыто противоречить отцу, Род становится на их сторону, утверждает даже, что в один прекрасный день Австралия порвет связи с Англией…

— Я пойду, — объявляет Ханна, пользуясь коротким затишьем в дискуссии.

Уже больше трех часов, как она у Мак-Кеннов, и до этого момента ей удалось ничего о себе не рассказать. Она предложила хозяевам одну из своих обычных выдумок: она француженка, живет в Париже, ее зовут Анна де Лакро, приехала в Австралию, совершая семейное путешествие, в Сиднее проездом, чтобы встретить здесь своего старого русского наставника Сэма Визокера. Но так как он переселился в Америку, ей ничего не остается, как завтра снова вернуться в Мельбурн, где ее ждут родители…

— В какой гостинице вы там остановились? — спрашивает Коллин Мак-Кенна.

— В "Империале", — на ходу сочиняет Ханна, которая совершенно не знает, существует ли в Сиднее отель "Империал".

— Сколько вам лет?

— Двадцать один. Я привыкла путешествовать одна.

Коллин смеется.

— Так или иначе, вы будете спать здесь. В комнате Лиззи огромная кровать; если вам удастся заставить Лиззи помолчать, вы сможете провести спокойную ночь. Я настаиваю, мадемуазель. Род! Возьми багаж, пожалуйста.

Род, рост которого добрых два метра, если не больше, хватает вышитую сумку и уходит наверх. Ханна опускает голову и снова ее поднимает, пристально глядя на весь клан, который в свою очередь смотрит на нее.

— Меня никогда не звали Анна де Лакро. Мое настоящее имя Ханна, я еврейка из Варшавы.

Коллин безмятежно улыбается.

— Ну теперь мы можем попить чаю. А ты, Лиззи, иди в кровать. Завтра утром тебе в школу…

Восемь с половиной следующего утра. Дом на удивление безмолвен, но в этой тишине нет ничего угнетающего, ничего такого, что может обеспокоить, это тишина жилища, где все в порядке. Ханна спускается по лестнице в одном из своих красных с черным платьев, но босиком: вчерашняя прогулка по Сиднею стоила ей стертых до крови пяток.