Поль-Лу Сулитцер - Ханна

— Я только этим и занималась всю свою жизнь. Я его боготворю. Не проходит и месяца, чтобы я не перечитала что-нибудь из его одинаково восхитительных книг. Только благодаря Диккенсу я могу немного говорить по-английски.

Из всего сказанного верно только то, что она почти полностью прочла Диккенса. В библиотеке "Китая", на борту которого она приплыла в Австралию, не было почти ничего другого.

— Он в каком-то роде ваш духовный отец? — спрашивает наконец секретарь.

— Слабо сказано, — говорит Ханна.

— Кто такой Баркис?

— Извозчик из "Дэвида Копперфилда".

— А мисс Сквирс?

— Дочь Уотфорда Сквирса, хозяина пансиона в Йоркшире, в романе "Николас Никльби".

— Невероятно! — восклицает секретарь.

— Я не напрашиваюсь на комплимент, — парирует Ханна.

Секретарь встает, распрямляясь, как складная лестница.

Ханне слышится его скрип. Он закрывает свое решетчатое окошко, снимает люстриновые манжеты, открывает дверь своего бюро.

— Входите и садитесь, прошу вас. Вы, конечно, помните трех друзей месье Пиквика…

— Трейси Тапмэн, Огастес Снодграсс и Натэниел Уинкль.

— Невероятно! — повторяет секретарь и с явным сожалением добавляет:

— Нет ни одного вечернего отделения ни по медицине, ни по фармацевтике, ни по химии, ни по ботанике. Зато я смогу найти кого-нибудь по счетоводству.

— Взамен я могу преподавать немецкий, французский, польский или русский языки. Плюс идиш и иврит.

— Невероятно… Что касается ботаники, я могу вам посоветовать месье Джеймса Барнаби Соумса. Говорят, что у него лучший гербарий в Австралии. Перед тем как уехать в Лондон, он учился здесь. Он оказывает мне честь своей дружбой и, думаю, согласится принимать вас раз в неделю в шесть часов вечера.

— Я — честная девушка, — жеманно замечает Ханна.

— Я скорее умру, чем усомнюсь в этом хоть на секунду, — заверяет секретарь.

Он тут же сообщает, что его зовут Езекиил Радж. ("Как одного из героев Мастера, не правда ли, необыкновенное совпадение?") Ханна подтверждает, что она потрясена. Радж переходит на шепот и поражает следующим известием: во время одного из своих путешествии в Англию он был удостоен высокой чести присутствовать в 1868 году на публичной лекции Диккенса.

— Я видел его, как сейчас вижу вас.

— Невероятно! — говорит уже Ханна.

— А что до Джеймса Соумса, то он джентльмен и ему за семьдесят. Вы можете доверять ему, как мне!

Новый иронический огонек за стеклами очков.

— Относительно медицины я обязательно подумаю. Найду вам кого-нибудь. Но больше меня беспокоит химия… — Он тычет в Ханну своим ужасно длинным указательным пальцем — Название романа, над которым он работал перед смертью?

— Без понятия. Я в отчаянии.

— "Тайна Эдвина Друда"!

Езекиил Радж торжествует. Но не над Ханной, попавшейся на удочку, не над собой, не над комедией, которую они оба сейчас разыграли. Впрочем… Он поправляет пенсне, вглядывается в свою собеседницу, спрашивает, может ли он рискнуть задать ей нескромный вопрос.

"Да", — отвечает Ханна. Вопрос — о мотивах, которые заставили ее, такую молодую, интересоваться такими разными науками одновременно.

Ханна рассказывает об этом во всех деталях. Объясняет, как заработает сто тысяч ливров не более чем за два года.

— Невероятно, — говорит Езекиил Радж. — Совершенно невероятно!

Джеймс Барнаби Соумс — маленький старикан с розовым личиком — собрал на своей вилле Поте Пуэн в самом деле чудеснейшую коллекцию растений. И не только под стеклом: два гектара его земель были садом мечты. И этот безобидный добряк с близоруко щурящимися глазами исколесил тысячи миль по Австралии.

Он и Ханна будут встречаться три или четыре раза в месяц в течение всего ее пребывания в Австралии. Он посвятит ее во все свои знания по ботанике.

Врач, которого нашел ей Радж, по происхождению немец из недавней волны иммиграции, как и многие австралийцы этого времени. Он учился в Вене, и то, что он преподает ей по медицине, будет сопровождаться информацией об этом городе.

Как и говорил Езекиил Радж, химика они не нашли. Зато нашли аптекаря. Аптекарь — тоже немец, из Баварии, причем настоящий: с красным лицом, бакенбардами и брюхом, регулярно заполняемым пивом. Как только он удостоверяется, что, во-первых, она не будет спать с ним, что бы он ни делал, во-вторых, что у нее нет намерения выдавать его секреты кому бы то ни было и, в-третьих, не станет с ним соперничать в совершенствовании лекарств и мазей, — после этого он посвящает ее во все, что сам узнал о галеновых лекарствах на базе растений, и показывает, как пользоваться ступкой, пестом, колбой, машиной для формовки пилюль, перегонными колбами. Он сообщает ей названия масел, обучает их приготовлению, удивляется всему, что она уже знает в отношении бальзамов и мазей. И она тоже в перерывах между двумя порциями сосисок с капустой делится своими наблюдениями относительно сходства флоры Европы и Австралии.

Со счетоводством у нее тоже нет проблем. Брат-близнец Езекиила, оказывается, работает бухгалтером в компании "Пенинсьюла и Ориентл Лайн". Зовут его Бенджамин…

— На древнееврейском языке это означает: сын правой руки, то есть удачи, — объясняет Ханна. — А "Езекиил" обозначает "Господь укрепит".

Оба неженатые, они приглашают ее поужинать в деревянном домике времен первых лет колонии в центре квартала Петерсхем. В этом доме каждая комната — музей, полный книг, есть даже две или три с пометками Чарльза Диккенса, к которому братья Радж питают глубочайшее уважение.

Середина октября, дни с приходом австралийской весны начинают удлиняться. Около, восьми — восьми с половиной ^ часов Езекиил и Бенджамин с одинаковыми липами — два мрачных грифа — провожают ее до дома в специально нанятом кэбе. Оба застенчиво еще раз благодарят за визит. Она в три прыжка поднимается по лестнице, оборачивается, чтобы помахать им рукой, и… видит Мику Гунна с его рыжеволосой шевелюрой. Он медленно возникает из темноты и вступает в ореол уличного фонаря на противоположной стороне улицы. Поднимает руку и показывает ей письмо.

Она колеблется.

— Нет проблем, — говорит он. — Я не стану приближаться, мисс. Я не причиню вам зла.

Удостоверившись, что она не двигается с места, он пересекает улицу, подходит к лестнице, кладет письмо на нижнюю ступеньку и отходит на десяток шагов. Конечно же, она спускается, разворачивает письмо, читает, поднимает глаза, и в ее взгляде застывает вопрос. Вместо ответа Гунн удаляется, исчезает из поля зрения. И тут же она слышит цокот копыт. Из тумана бесшумно, чуть ли не как призрак, появляется роскошная, с верхом из черной кожи пролетка, запряженная двумя лошадьми.

Экипаж останавливается почти вплотную к лестнице. Им правит Мика Гунн. Что касается человека, сидящего позади него, то Ханна видит сначала только его руки — длинные и красивые, покоящиеся одна на коленях, другая — на бортике. Все остальное в тени.