Избранные произведения писателей Дальнего Востока

«Десятое августа. Погода ясная.

Ясуко и Сигэко принесли завтрак из столовой, приготовили колобки из ячменной каши с отрубями и отправились на станцию. Я пошел их проводить. Зал ожидания был полон. Но собравшиеся там люди никуда не ехали. Как только прибывал поезд, они вскакивали со скамеек, но, когда поезд отходил, тотчас же возвращались на свои места. Некоторые осаждали железнодорожных служащих, спрашивая, как разыскать потерявшихся детей.

Не успел я показаться в конторе, как мне дали срочное задание: получить уголь для фабрики. Для этого надо было ехать в Хиросиму или в Удзина.

Директор Фудзита принес из соседней комнаты большой узел.

— Уголь нам позарез нужен. Вот здесь, — сказал он, указывая на узел, — лежат подарки. Постарайтесь договориться с представителями фирмы. Будьте осторожны, не исключено, что воздушный налет повторится.

Я оставил директору записку для Сигэко, надел ботинки на резиновой подошве, закинул за спину узел и, прихватив с собой санитарную сумку, вышел на улицу.

Электричка довезла меня до станции Ямамото. Дальше поезда еще не ходили. Ни один из сошедших в Ямамото пассажиров не направился к станции: все дружно двинулись к Хиросиме по путям.

Хиросимцы — народ общительный. Любят поговорить даже с незнакомыми людьми. Но на этот раз их словно подменили. Ни один не делал попытки завязать разговор. Не считая меня, вещи тащили всего две женщины, которые шли впереди. Коробки с едой имели при себе не более четверти пассажиров. «Значит, и в окрестных деревнях стало трудно с продовольствием», — подумал я.

Наконец мы вступили в разрушенный район. Влажный ветер принес с собой тошнотворный запах гари. Толпа быстро редела — то один, то другой путник сворачивал к своему пепелищу. Горы битой черепицы становились все выше, все страшнее».

«Острые колики в желудке заставили меня присесть на каменные ступеньки, устланные толстым слоем пепла. Пепел был сухой, похожий на гречневую муку. Когда я дотронулся до него пальцем, образовалась маленькая воронка. «Удобно писать, как на классной доске», — подумал я и начал чертить теорему Пифагора, но не закончил, потому что точно ее не помнил.

Спустя некоторое время боли прекратились. Я огляделся вокруг, пытаясь определить, где нахожусь. Оказалось, я сижу на ступеньках парадного входа в муниципалитет. Вокруг, в бесчисленном множестве, валялись обломки обгоревших досок. Стены здания, которые еще совсем недавно ласкали взгляд приятным кремовым цветом, стали буро-коричневыми. Все стекла вылетели, не сохранилось ни одной целой рамы. В коридоре, который вел в глубь здания, в беспорядке валялись куски железа, напоминавшие сплющенные стальные каски. Муниципалитет, казалось, был пуст, но немного погодя из глубины донеслись неясные звуки: словно кто-то перетаскивал пустые ящики. Я прислушался. Теперь чудилось, будто шум идет откуда-то из-под земли. Охваченный безотчетной тревогой, я поспешно закинул за спину узел и пошел было прочь, но меня остановил чей-то голос:

— Эй, Сидзума, куда направляетесь?

Я обернулся и увидел старого инженера с консервной фабрики в Удзина.

— А, Тасиро! Как здоровье? Вы случайно не знаете, что это за шум раздается в муниципалитете?

— Это убирают обгорелые доски, обрушившиеся балки, всякий хлам... Кстати, у вас сильно обожжена щека. Как ваши?

— Благодарю вас, все живы-здоровы. Скажите, Тасиро, как обстоит дело с углем на вашей фабрике? Я разыскиваю компанию по распределению угля, но никак не могу выяснить, где она находится.

— Здание разрушено, а сотрудники неизвестно где. Я тоже пытаюсь достать уголь для своей фабрики. Даже в муниципалитет ходил, но без толку.

Я был поражен. Консервная фабрика находится в подчинении у армейской продовольственной базы, часть ее продукции направляется в столовую армейского вещевого склада! Это предприятие, можно сказать, военное. И тем не менее оно испытывает трудности с углем.

Тасиро рассказал, что в муниципалитете уже работают двадцать чиновников во главе с помощником мэра Сибата. В просьбе о выделении для фабрики угля ему наотрез отказали: распределением угля занимается-де специальная компания, и если муниципалитет попробует сунуть нос не в свое дело, военные власти заявят протест со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Я должен был подробно доложить директору об обстановке, поэтому попросил Тасиро проводить меня до конторы компании по распределению угля. Тасиро работал главным инженером консервной фабрики в Удзина, хорошо разбирался во всех вопросах, связанных со снабжением, и, ко всему прочему, был близко знаком с директором этой компании.

— Я крайне удивлен, — говорил Тасиро, — что такая важная для всех нас компания, как компания по распределению угля, до сих пор не сообщает, куда она эвакуировалась. По-видимому, для этого имеются веские причины.

Подойдя ближе к развалинам здания, где помещалась компания, мы увидели многочисленные послания, начертанные обуглившимися кусками дерева на уцелевшей части железобетонной стены. Одни были нацарапаны кое-как, другие — аккуратно выведены каллиграфическим почерком. Я стал читать их все подряд. «Господин Фудзино, сообщите, пожалуйста, ваш адрес металлургическому заводу в Миккаити». «Прошу написать здесь, на стене, ваш временный адрес. Накабаяси. Компания Санкё». «Господин Хонда, все ли у вас в порядке? Сообщите ваш новый адрес. Предприятия Цуцуки. Кайтайти». «Господин Мурано, оставьте здесь ваш адрес. Утияма. Кои». Под каждым посланием стояла дата.

— Как видите, Тасиро, здесь нет ни одного ответа представителей компании, а ведь некоторые надписи сделаны три дня тому назад.

— Значит, случилось самое страшное, — сказал Тасиро.

— Самое страшное?

— Да, все сотрудники компании, до одного, погибли...

В семье Тасиро только он и остался в живых. Его вторую жену и маленькую дочь завалило во время взрыва. В его годы, сказал Тасиро, у него нет ни сил, ни энергии раскапывать развалины.

— Тут ничего не поделаешь, — пробормотал он, — пусть уж остаются там, где есть. В конце концов, теперь это лишь неживая материя.

— А как же вы поставите памятник?

— Кажется, у родителей жены сохранились фотографии ее и дочери. Эти фотографии я и опущу в могилу. Не знаю только, что делать, если кто-нибудь из родственников жены пожелает раскопать их останки... Не скажу же я им: не стоит рыться, теперь ведь это лишь неживая материя...

В первый миг меня неприятно удивил такой цинизм, и я почувствовал к Тасиро неприязнь. Но по зрелом размышлении я понял: Тасиро уже старик, а жена его была молода и красива собой, дочь — премилая девочка — собиралась поступить в школу; если бы Тасиро увидел их обгорелые, обезображенные тела, что сталось бы с теми образами, которые сохранялись у него в памяти! Скорее всего именно поэтому он и не хотел, боялся отыскать их останки. Без сомнения, он, как и я, достаточно нагляделся за эти несколько дней на сожженных, раздавленных людей.