Избранные произведения писателей Дальнего Востока

В нескольких местах сразу оборвались нити. Сонби нажала на педаль, остановила машину и торопливо ухватила оборванные концы. Тут возле нее раздался громкий окрик надсмотрщика:

— Живее связывай! Что это нынче с тобой?

С раздражением хлестнув плеткой по катушке, он пустил машину. Катушки завертелись с оборванными концами.

Сонби чуть не заплакала. Выходит, она всю эту ночь проработала даром. Раз надсмотрщик пустил машину, ей непременно придется платить штраф в двадцать сэн. Растерянно глядя на вертящиеся катушки, Сонби старалась поймать концы нитей. Все перед глазами кружилось, к горлу непрерывно подступал кашель.

— О чем мечтаешь? — снова закричал надсмотрщик. — Коль так нерадиво будешь работать... смотри!

У Сонби заныло сердце, и она насторожилась. «Уж не догадались ли они? — подумалось ей. — Не потому ли чуть не каждый день делают ей выговоры?» Сердце ее заныло еще сильнее, ноги подкашивались. Наконец Сонби удалось кое-как связать концы нитей. А надсмотрщик уже заносит что-то в записную книжку. Искоса поглядывая на Сонби, он положил книжку в карман и пошел дальше. Сонби облегченно вздохнула и тут же сильно закашлялась. Боясь, как бы это не разозлило надсмотрщика, она посмотрела ему вслед. Он стоял возле недавно поступившей работницы, разговаривал с ней и чему-то смеялся. Затем игриво шлепнул ее по мягкому месту.

— Работай лучше! Премию получишь!

Работница кокетливо повела плечами, взглянула на надсмотрщика и, медленно опустив глаза, улыбнулась. Это было ее манерой — улыбаясь, опускать глаза. Сонби была довольна, что надсмотрщик оставил ее в покое и заигрывает с новой работницей, однако с опаской подумала, что такая перемена отношения не на руку ей. Этак, пожалуй, надсмотрщики скоро догадаются о порученной ей работе. Раньше хоть иногда давали премию и не ругали, когда нитки обрывались. Но с тех пор, как появились новые работницы — посговорчивее, надсмотрщики совсем обнаглели, стали гораздо придирчивее. За то, что случилось сегодня, Сонби должна была уплатить тройной штраф.

Хотя Сонби по-прежнему проворно двигала пальцами, но дышала тяжело. Ей становилось все хуже, кашель почти не отпускал ее, грудь сдавило. Да и расстроилась к тому же: надеялась иметь в получку хоть несколько десятков сэн, а теперь из-за неприятности с катушками и эта надежда исчезла. Она снова вспомнила слова Каннани о страшных людях и с раздражением подумала: «До каких же пределов может дойти наглость надсмотрщиков и как долго можно угождать их прихотям». С трудом сдерживая подступивший кашель, Сонби пыталась концом метелочки достать личинку.

Вытащив личинку, Сонби взяла ее в рот и, подняв голову, посмотрела на катушки. Они вращались с молниеносной быстротой, а на них, белой радугой протянувшись от котла, наматывались шелковые нити.

С каким благоговением взирала она раньше на эти катушки, и невозможно было никакими словами высказать того чувства удовлетворения, когда она впервые самостоятельно сняла катушки, сложила их в ящик и вошла в контрольную комнату. Теперь же она смотрела на них почти с ненавистью. Они казались ей подобными какому-то громадному насекомому, которое вгрызается в нее, подтачивая ее жизнь.

Громкий голос надсмотрщика заставил ее оглянуться: тот, хлестнув, завертел катушки у ее соседки. Работница покраснела, растерялась и старалась связать концы нитей. Ее руки! Ее пальцы! Право, на них страшно смотреть. Сонби стерла со лба пот и глянула на свои пальцы. Кисти покраснели от пара, а пальцы, распаренные в воде, стали совсем белыми. Казалось, что это мертвые пальцы подвешены к живой руке. Сонби всю передернуло. Она знала: на фабрике таких пальцев — тьма-тьмущая.

Шум машины заглушал эту песенку, и она то умолкала, то возникала вновь.

Сонби тоже начала потихоньку подпевать:

Едва Сонби запела про себя эту песенку, как веки ее покраснели и слезы неудержимым потоком полились из глаз. Эту песенку пели, чтобы рассеять гнетущее настроение, чтобы веселее было работать, но на Сонби она подействовала противоположным образом. У Сонби было такое ощущение, словно ее тело бросили в кипящий котел и переворачивают. В горле пересохло, сердце сильно стучало, ноздри горели, глаза жгло. Будь ее воля, повалилась бы она прямо на месте, отдохнула бы хоть несколько минут, и, возможно, полегче бы ей стало.

Сколько раз, заслышав шаги надсмотрщика, Сонби порывалась сказать, что плохо себя чувствует и не сможет доработать смену, но лишь плотнее сжимала губы. Она и раньше при встречах с надсмотрщиком всегда вот так же сжимала губы, а уж как заболела — и вовсе никогда слова не промолвила. Теперь Сонби ясно было, что ее болезнь не обыкновенная простуда. Ее все больше и больше беспокоили красные прожилочки крови в мокроте, когда она откашливалась. «Надо бы сходить завтра в больницу», — подумала она и подсчитала деньги, записанные на книжке. Вот уже скоро год, как Сонби работает на этой фабрике. За вычетом расходов на питание, на обувь и прочие мелочи у нее накопилось за это время три иены и пятьдесят сэн. Так что если пойти в больницу, то, пожалуй, еще занимать придется. «Да стоит ли тратить на мою болезнь три иены? Может быть, приму лекарства на одну иену, да и поправлюсь?»

Сонби посмотрела на огромные часы, висящие на противоположной стене, — десять минут третьего! В пылающей груди Сонби еще оставалась слабая надежда дотянуть до конца смены. Опять оборвалось и болталось несколько нитей. Она связала концы и оглянулась — не видел ли это надсмотрщик. И вдруг все перед ней поплыло, она пошатнулась, при этом правая рука ее скользнула в котел.

— А! — вскрикнула Сонби и мгновенно отдернула руку. Сгоряча Сонби даже не почувствовала боли, рука онемела и повисла как мертвая.

— Здорово обварила? — услышала она рядом с собой голос.

Сонби подняла голову — спрашивал рабочий, принесший ящик с коконами. Он живо напомнил ей Чотче. Роняя слезы, Сонби покачала головой. Рабочий растерянно постоял возле нее и пошел. Будь это раньше, стыд превозмог бы боль и Сонби ни за что не показала бы своих слез чужому мужчине. Но сейчас, когда все тело болело, руку жгло, она не испытывала никакого стыда. Наоборот, ей хотелось бы пожаловаться этому рабочему. Если бы это был Чотче, Сонби, не стесняясь, прильнула бы к нему своим измученным телом. Она лизнула нестерпимо горевшую руку и покосилась на уходившего рабочего. Но слезы, застилая глаза, мешали разглядеть его лицо. Нечего было и думать доработать эту ночь. Она посмотрела на часы и решила отпроситься.