Джоанн Харрис - Чай с птицами

— Гуляли.

— Я люблю гулять, — объяснил мистер Мидоуз. — Люблю смотреть, как дети играют.

— Часто вы этим занимаетесь? — спросила машина. — Гуляете и смотрите?

— Каждый день, — ответил он. — Уже пятнадцать лет.

Воцарилось долгое, шипящее молчание.

— А известно ли вам, мистер Мидоуз, что личный контакт — в том числе физический, аудиовизуальный, виртуальный или электронный — между ребенком или молодой особой — то есть любым гражданином, не достигшим шестнадцати лет, — и безнадзорным взрослым строго запрещен статьей девять Закона о возрастной политике от две тысячи восьмого года?

— Я люблю слушать детские голоса, — ответил мистер Мидоуз. — Я словно сам молодею.

Машина молчала, но в ее молчании почему-то было еще больше осуждения, чем в монотонном голосе. Мистер Мидоуз вспомнил про слухи (из стародавних времен, прежде чем все эти вещи настолько вошли в привычку, что их просто перестали замечать), что охранные машины управляются удаленно, центральным компьютером — ни одного человека не задействовано.

— Но я же ничего плохого не делаю, — растерянно сказал он. — Любому приятно посмотреть на играющих детей…

Из машины раздался новый звук, и открылась дверь, обнажив металлическое нутро.

— В машину, пожалуйста, — скомандовал механический голос.

— Но я ничего такого не сделал!

— В машину, пожалуйста, — повторил голос.

Мистер Мидоуз поколебался, потом залез внутрь. Кузов представлял собой небольшой темный железный ящик с крохотным окошком из армированного стекла, скамейкой посередине и решеткой в глубине — для защиты компьютерной системы.

— Если бы у вас был свой ребенок… — сказал голос, и мистер Мидоуз понял, что на водительском месте, по ту сторону решетки, все-таки живой человек — человек с микрофоном и электронной записной книжкой; он поглядел на мистера Мидоуза с отвращением и тайной жалостью, а потом опять отвернулся к приборной доске.

Дверь бесшумно захлопнулась. Машина покатила по дороге, через решетку просачивались золотые веснушки света, и человек на водительском месте не оборачивался, даже когда мистер Мидоуз обращался к нему.

— Куда мы едем? — спросил наконец мистер Мидоуз.

— В Психиатрический центр по исследованию возрастной и психосексуальной дезадаптации.

Они проехали по дороге, через лесок; пересекли главную улицу, где полтора года назад его пес попал под машину; по улицам с рядами одинаковых домов — среди них и его собственный дом — и аллеями одинаковых деревьев. Они выехали из города по широкому шоссе с разноцветными щитами реклам, за которыми время от времени виднелись знакомые, все поглощающие пустыри с бетонными руинами.

Спустя несколько минут они ехали вдоль ряда допотопных зданий. Церковь — ныне закрытая, как и все остальное, из соображений безопасности. Старинный кинотеатр с плоским экраном. Пара книжных лавок. Остатки парка с качелями и эстрадой, а в самом конце — большое, все еще красивое каменное здание, острые грани смягчены копотью; поблекшая вывеска гласит: «Частная школа Святого Освальда для мальчиков: 1890–2008».

— Вот она, моя школа, — сказал мистер Мидоуз.

Никто не ответил.

Машина мчалась все дальше.

Этот рассказ написан из чистого озорства. Потому что, даже когда любовь умерла, музыка все еще звучит…

Кристина взяла чашку с чаем, расправила затекшую спину и откинулась на стуле, чтобы полюбоваться собственной работой. Себя не хвалят, но неплохо получается: швы прямые, нигде не сборит, хотя материал очень трудный. Крепкая, ровная строчка. Выйдут отличные, прочные рабочие брюки: может, и необычные, но, без сомнения, очень ноские. Непонятно только, зачем сзади разрез с клапаном.

Хотя какое это имеет значение. Теперь она делала ровно то, что ей говорили, а художественную сторону дела ей обеспечивала Кэнди. Делать, что говорят, — это у Кристины Джонс получалось лучше всего. Воображение — это по части Кэнди.

Они познакомились на собрании группы весонаблюдателей. [37] Весонаблюдатели (Weight Watchers) — компания — производитель продуктов пониженной калорийности, а также люди, посещающие группы поддержки для желающих похудеть, организованные этой компанией в более чем 30 странах мира. Кэнди весила десять стоунов три фунта и хотела похудеть до девяти с половиной стоунов; в Кристине было тринадцать стоунов десять фунтов, [38] Стоун — мера веса, равная 14 фунтам, или 6,34 кг. Вес Кэнди — около 65 килограммов, желаемый — около 60. Кристина весила около 86 килограммов. и она, как выражался ее муж Джек, совершенно перестала за собой следить. Она собиралась сбросить как минимум три стоуна, но как-то не получилось; вместо этого она прибавила шесть фунтов и приобрела некое подобие дружеской компании в лице Кэнди, подружки Кэнди по имени Бэбс и талисмана группы весонаблюдателей — Большого Алекса.

Большой Алекс ходил в группу уже года три. Огромный мужчина, который совсем не худел, — его терпели только потому, что рядом с ним даже у самой толстой женщины повышалась самооценка. Кристина не могла понять, что он сам с этого имеет, и решила, что он ходит просто пообщаться. Бэбс работала на обувной фабрике и была готова на что угодно, лишь бы обзавестись мужчиной; Кэнди, разведенка, была «зрелой студенткой» [39] «Зрелый студент» (mature student) — человек в возрасте более 35 лет, впервые получающий высшее или среднее специальное образование. на факультете текстиля и дизайна в местном политехническом училище.

Кристина ей сразу понравилась.

— Какой красивый свитер, — сказала она, едва Кристина сошла с весов. — Миссони?

Кристина покраснела и призналась, что связала его сама.

На Кэнди это произвело впечатление. Она сказала, что сама не умеет ни шить, ни вязать, зато у нее куча идей и, может, им стоит как-нибудь встретиться и поговорить. Так родилась «вязальная банда», как называл ее Джек. Каждое воскресенье после церкви Кэнди, Бэбс, Кристина и Большой Алекс встречались у Кристины дома, обсуждая вязальные нитки и фасоны. Они все пылали энтузиазмом, но Кристина была технически подкована лучше всех, и впервые в жизни кто-то обращался к ней за советами. Кэнди вязать не умела; Бэбс работала быстро, но небрежно; а Большой Алекс, хотя его гигантские пальцы удивительно бережно обращались с нитками и спицами, вязал слишком медленно, так что ему можно было доверить только самую простую работу.

Но у Кэнди были наполеоновские планы. Ее однокурсница держала маленький магазинчик. За вещи ручной вязки можно было неплохо выручить — даже самый простой свитер стоил от шестидесяти фунтов и выше. Двадцать процентов шло знакомой, еще двадцать — на нитки и прочие расходы, а остальное делилось пополам между дизайнером (Кэнди, разумеется) и рабочей силой (в данном случае — Кристиной).