Михаил Идов - Кофемолка

Последний и самый болезненный удар был нанесен Виком Фиоретти, который пропал из виду в середине августа и неожиданно заглянул к нам ранним октябрьским утром. Я бы его не заметил, если бы не Рада. Я всегда восхищался ее умением произносить «Господи!» на вдохе.

Вик был безупречно, хоть и несколько нордически, одет от прилавка и выше: кремовый кашемировый свитер под замшевой курткой медового цвета и необычного покроя. Я перегнулся через прилавок, взглянул вниз и увидел искусно драные дизайнерские джинсы и обычные грязные кеды без шнурков. Паршивая обувь, рассудил я, была необходимым условием избранного им жанра. На руке у Вика висела, как бы завершая начатый курткой и свитером ансамбль, блондинка такой сокрушительной блондинистости, что какой-то потрепанный погромами ген во мне загремел своими спиральными цепями и завопил: «Шухер!» Ее белесые волосы сплетались в безукоризненно ровную косу весом и толщиной с гимнастический канат, которую она перебросила вперед через плечо и между грудей.

— Привет, чувак, — сказал Вик, лыбясь до ушей, и манерно прошепелявил: — Двя сёевых лятте, позялюйста! Шучу, шучу. А серьезно — два соевых латте. Правда, крошка? Два соевых латте.

— Обожаю сою, — рассеянно пробормотала Рада.

— Рад тебя видеть, Вик, — встрял я. — Красивая куртка.

— А, это? Зильке заставляет меня носить вещи из ее новой коллекции. — Вик робко улыбнулся блондинке, а она подмигнула мне. Я мог поклясться, что он выбелил себе зубы.

— А что стало с этой, ну… с татуировками? — полушепотом спросил я.

— Ты имеешь в виду Лиз? — громко уточнил Вик. — Мы и Лиз пришли к определенному соглашению. — Почему-то он опять улыбнулся Зильке, а она опять мне подмигнула.

— Какая она молодец, — заметила Рада.

Она топталась передо мной, пока я не уступил ей свое место у прилавка и не отошел, чтобы сделать латте. Рада явно была не против присоединиться к растущему гарему Фиоретти.

— Кстати, — сказал Вик, — по-моему, я тебе должен с прошлого ноября.

— Да что ты. Перестань.

— Я настаиваю, — возразил Вик, шлепая себя по замшевым карманам в поисках кошелька. — Бери, пока дают, а то завтра опять на мель сяду. — На этом месте он и Зильке дуэтом прыснули, ибо это была уморительнейшая шутка. Я утопил носик для пара в соевом молоке и злобно открутил кран до конца, мгновенно наполнив кувшин ревущей пеной.

Я предпочел бы не слышать о последних кретинских вехах на творческом пути Фиоретти, но Рада продолжала расспрашивать, а он продолжал отвечать; в конце концов я получил полный отчет. После успеха «Чисто Фиореттически» Вик сошелся с ветеранами антифолка Кимьей Доусон и Реджиной Спектор, которые переросли это движение несколькими годами раньше. Он провел август, выступая с первой и встречаясь со второй, и к сентябрю затмил обеих — крайне своевременно, как выяснилось, так как внимание международных трендсеттеров переключилось с антифолка на дремучий фрик-и псих-фолк. Вик, не меняя ни одной ноты в своей программе, обнаружил, что попадает и в эти категории. Спектор познакомила его с Девендрой Банхартом, жидкобородым мистиком, культивировавшим имидж нищего странника в перерывах между тусовками в свите Карла Лагерфельда. Банхарт вытащил Фиоретти в Париж, где тот обнаружил, что французская инди-музыка и авангардная мода затейливо и выгодно переплетены. Вик провел в Париже десять дней и уехал с растерзанной носовой перегородкой, Зильке и модельным контрактом как новое лицо фирмы «Баленсиага».

— Модельные контракты лучше музыкальных, — объяснял он Раде. — Твою музыку ставят на всяких вечеринках, и она гораздо быстрее расходится. Во как дико все устроено. Там вообще невероятно легко стать фотомоделью. Самое главное — это не быть фотомоделью.

Рекламная фотосессия была снята в Бруклине фотографом Терри Ричардсоном за двадцать минут, на «Поляроид». Фиоретти заплатили четыреста тысяч евро. Он обомлел, узнав, что эта сумма переводится в больше чем полмиллиона долларов: он думал, что доллар и евро идут один к одному. На прошлой неделе Фиоретти купил гору в графстве Делавер и вложился в секретный кочевой ресторан своей новейшей подруги Хлои Севиньи. Его план насчет горы включал в себя артистическую коммуну, организованную вокруг бесплатной студии звукозаписи.

— А мои собственные вещи, — продолжил Вик, — я решил больше не выпускать. Уж точно не альбомы.

— Правильно, — сказала Рада. — Альбом мертв как форма.

— Погоди, — не удержался я. — Ты выпустил всего один!

— Ну, — промямлил Вик, — может, буду вывешивать бесплатные треки время от времени.

— Нет-нет, ты у нас теперь бренд, либхен, — вмешалась Зильке, повернувшись к Вику, но объяснение адресуя мне. — Любые новые песни только поставят это под угрозу, йа?

Прямо перед уходом он все-таки сунул мне чек с логотипом «Чарльз Шваб» [75] Charles Schwab — не просто банк, а респектабельная инвестиционная фирма. на пятьсот долларов.

— У тебя здесь теперь открытый кредит! — прокричал я в его замшевую спину, сминая чек в кармане.

Я прекрасно знал, что он никогда сюда не вернется, на этот склад прошлых неудач, что он только что приобрел себе билет в один конец из нашей утомительной дружбы.

— Пока! — запоздало пискнула Рада, когда за Виком и Зильке с шипением закрылась входная дверь. Последним, что я увидел, была правая пятерня Фиоретти, совершающая короткий слалом вниз по спине блондинки, прежде чем по-хозяйски расположиться, сжимаясь и разжимаясь, на ее заду.

С потерей Вика единственным номинально творческим человеком, сделавшим «Кольшицкий» своей штаб-квартирой вдали от дома, стал эмигрант тридцати с гаком лет по имени Аркадий Иволгин. Свободный — читай «безработный» — веб-дизайнер и профессиональный хам, он обомлел, выяснив, что я знаю русский, и с тех пор прилежно появлялся у нас пять-шесть дней в неделю. Полуденный променад моржеподобного Иволгина состоял из шумных одышливых пересадок со стула на стул в поисках соседского вай-фая для своего ноутбука. Его монологи ограничивались двумя темами: он стонал о каком-то грядущем «кредитном кризисе», когда Нина была рядом, и упоенно пошлил, когда ее не было. Нина ненавидела Иволгина, видя в нем вселенскую пародию на тип посетителя, который мы пытались привлечь. Вслух я соглашался, но втайне не так уж тяготился его присутствием. Последнее время я жаловался на жизнь гораздо чаще, чем он.

— Я знаю, что тебе надо сделать, — сказал Аркадий однажды вечером. — Тебе надо нанять Джей Уан. И так ей впендюрить, чтобы у нее веснушки с носа послетали.

— Кто такая Джей Уан? Массажистка?

— Во дает! Это вид визы, J-1, «работа и путешествие».

— Что такое «работа и путешествие»? — Я не имел ни малейшего понятия, что он несет.