Мария Галина - Красные волки, красные гуси (сборник)

– Это для науки.

– Какая радость науке в мертвой тушке? шкурке? Что вам на самом деле тут надо?

– Черт, – он спохватился, – простите… э… великодушно.

С ней хотелось говорить на полузабытом языке детства.

– Все спрашивают меня, что мне на самом деле тут надо. Но я говорю правду. Я в юности любил природу. Был заядлым охотником. Это, конечно, странно. Любитель природы – и охотник. Но это как-то… уживается.

– Я знаю. Иван Сергеевич тоже любил природу и был заядлым охотником.

– Иван Сергеевич?

– Тургенев.

– Ах да. – Ну вот… в общем, я был изрядным шалопаем. Отец хотел, чтобы я стал инженером. Но инженер из меня не вышел. Из железа я понимаю только ружья. Потом оказалось, что и таким, как я, тоже находится применение.

– Судя по тому, что я время от времени слышу по радио, – сказала она, – вам повезло. Что не стали инженером.

– Ну, в общем, да.

Они вновь замолчали. За окном на ослепительном солнце женщины продолжали перекликаться птичьими голосами.

– И вы что же, в одиночку, без спутников?

– Что вы, у меня есть помощник. Но он сейчас в лагере, за перевалом. Там у нас основная база. Пойманных животных надо кормить, ухаживать за ними. А я вот налегке…

– И вам нужен красный гусь?

– Сейчас в Московском зоопарке планируют делать демонстрационную вольеру. Орнитофауна СССР. Есть утка-мандаринка, есть краснозобая казарка. Я их сам отлавливал. Есть приполярные гуси. А красной утки нет. Еще у меня заказ на отстрел редких хищных птиц. Бородатого ягнятника, индийского сокола…

– Не жалко?

Он подумал.

– Считается, что они приносят вред, – сказал он наконец, – бьют полезных мелких птиц. А ягнятник, понятное дело… На самом деле они охотятся за грызунами, мышами, сусликами… Они союзники человека. Так что да, жалко. А что делать? У меня заказ. Это ради науки, – повторил он беспомощно.

– У ваших ученых нет сердца. Знаете что, – она вздохнула, – воля ваша, а вам честно скажу, никогда не любила Тургенева. Есть в нем что-то… фальшивое. Россию он любил? Приезжал летом, поохотиться. Разве это – любовь? Это так, потешить ретивое. А жил во Франции, с этой… Чтобы Россию любить, в ней надо жить зимой, когда сугробы по обе стороны улицы в человечий рост… когда в Питере небо черное, пустое небо, страшное, а с него белый снег сыплется. А утром! Продышишь в окошке глазок, смотришь на улицу… там все розовое, синее… снег сверкает, как бертолетова соль. И золотые купола на розовом небе!

Она сердито тряхнула головой, в глазах у нее стояли слезы.

– Я поговорю с детьми, – сказала она, – быть может, они знают, где этот ваш красный гусь. Тут неподалеку есть заповедное озеро, слышали?

«Именно от Веры Алексеевны, которая, как выяснилось в нашей с ней беседе, была сослана сюда царскими жандармами за участие в революционной деятельности, я узнал, что поблизости есть заповедное озеро, на котором могли водиться самые разные животные, в том числе и редкие виды птиц. Эти края еще малоизучены, и многие уголки не нанесены на карту, поэтому кроки, которые были у меня с собой, давали весьма приблизительное представление о местном ландшафте. Неудивительно, что я с удовольствием принял предложение воспользоваться услугами проводника – им вызвался быть ученик Веры Алексеевны, Ахмат, благодаря ее стараниям, неплохо владевший русским языком и даже цитировавший Пушкина. Просто удивительно, как местные молодые люди тянутся к знаниям большого мира. Ахмат жадно расспрашивал меня о Москве, о достижениях науки и техники, особенно его поражали мои рассказы об успехах авиации; его привлекала сама мысль, что люди могут летать “как птицы”».

Дорога к озеру оказалась и вправду нелегкой, хотя шла под уклон. Она вилась сначала по узкой горной тропке, потом – по дну ущелья, где сейчас, в самый полдень, воздух, казалось, застыл как стекло. Следуя вдоль ручейка, змейкой извивавшегося в расселине, я вглядывался в каждый кустик, в каждую трещину – жизнь не замирала и здесь; по склонам кричали горные куропатки, перелетали с места на место саджи – крупные, размером с голубя птицы, которых за странную форму лапок называют «копытками», у своих норок столбиками стояли сурки. Мой юный проводник беспечно шел рядом со мной, время от времени подпрыгивая от избытка той беспричинной радости, которая отличает детей и молодых животных; однако он не забывал об осторожности – выломав из кустарника длинную ветку, он хлестал ей по жестким зарослям перед собой.

– Тут водятся змеи? – спросил я на всякий случай, хотя понимал, что ответ будет утвердительный, поскольку влага и холод блестящей на камнях воды неизбежно должны были привлекать змей.

– Да, – Ахмат улыбнулся, блеснув белыми зубами, – много змей. Скоро выйдем к озеру, там тоже много змей.

Эта перспектива меня не обрадовала, и я на всякий случай снял с плеча «ижевку».

Озеро открылось неожиданно, его низкие берега были почти безжизненны: песок да камень, лишь кустики облепихи, росшие кое-где, нарушали монотонность пейзажа. Отсюда и до самого горизонта простиралась каменная пустыня – нагромождение плит и мелкой гальки, скрывавшая, однако, свою, невидимую глазу жизнь.

Озеро меня разочаровало: пара лебедей-кликунов, которые при нашем приближении поспешно отплыли подальше от уреза воды, и несколько уток, в которых я узнал красноголовых и красноносых нырков. Того, что меня интересовало, здесь не было».

– Красный утка, – мальчик схватил его за рукав и потянул. Другая рука, по-прежнему сжимавшая ветку, возбужденно вспарывала воздух. – Вон, на вода. Смотри, смотри, красный утка.

– Это не то, что мне нужно, – с досадой ответил он.

Бинокль, висевший на груди, успел нагреться, стекла помутнели в испарениях, идущих от нагретой воды, в зарослях, на дальнем конце озера шебаршилась какая-то живность, но он никак не мог рассмотреть, кто именно. Мальчик возбужденно подпрыгивал рядом, его острые лопатки так и ходили под холщовой рубахой, солнечные лучи проникали, казалось, прямо в мозг, и он никак не мог сосредоточиться. Казалось, если мальчик прекратит наконец прыгать и верещать, станет легче.

Он опустил бинокль.

– Там что? – спросил он, указывая на отдаленный берег озера.

Мальчик приложил ладонь к глазам, какое-то время сосредоточенно вглядываясь.

– Можбыт, волк? – сказал он неуверенно.

«Ижевка» – плохая защита от волка. Ему на мгновение стало нехорошо в животе.

Захотелось взять мальчика за плечи и встряхнуть. Он с трудом удержался.

– Ты зачем меня сюда притащил? – спросил он сквозь зубы. – Ты говорил, здесь есть красные утки. Где красные утки?