Станислав Буркин - До свидания, Сима

— А что же случилось с твоей ногой, Энрике? — несколько обескураженно спросили мы.

— Она косила траву косой, как раз когда я к ней подошел.

На Рождество Энрике спилил голубую ель на соседской вилле, и мы нарядили ее в нашем доме игрушками собственного производства. Я изготавливал разные штуки из бумаги и проволоки, Мерседес красила их на газете золотыми и серебряными аэрозолями, а Энрике делал из цветной бумаги цепочку.

В общем-то, он был неплохим отцом, пока у него в голове не клинило. Бывало, он даже готовил нам обеды из того, что поймал в реке или подстрелил в лесу браконьерским способом. Два раза он приносил лисицу, но каждый раз мы устраивали ему скандал, и есть ее нам было противно, как если бы мы ели собаку. А вот тушеных зайчат мы рубали с большим удовольствием. Когда он напивался до такой степени, что стрелял из ружья в доме по приведениям или гонялся за нами по всей округе с топором, казалось, что его и вправду лучше было бы изолировать или даже усыпить. Ночью мы вешали на чердак замок, где была его спальня, или если он совсем не унимался, уходили из дому и приходили после часу, когда он уже где-нибудь валялся в отключке. Иногда ночью он ходил как лунатик и как-то раз выпрыгнул голый из чердачного окна и бегал в таком виде по лесу, воя и поскрипывая протезом. В такие моменты мы очень его боялись, а иногда я его просто ненавидел. Но как бы он ни напивался и чтобы ночью он ни вытворял, около часа он всегда отрубался, потом еще до рассвета вставал и, недовольно бормоча себе под нос какие-то цыганские премудрости, уходил на рыбалку и возвращался только к двум-трем часам дня, конечно подвыпивший. Дальше он в зависимости от настроения либо беспредельничал, либо был хорошим, даже ласковым отцом. Например, как-то раз он подстриг мне ногти на ногах. Сначала я не давался, но он говорил, что каждый отец хотя бы раз в жизни должен подстричь сыну ногти. В конце концов, я согласился, и он выполнил свой отцовский долг довольно прилежно. И в такие моменты я корил себя за ненависть, как за слабость, и мне становилось его очень жалко.

Мерседес стала часто уезжать из дому на «Порше» (сам хозяин на машине почти не ездил) и частенько возвращалась навеселе. Тогда я становился в позу и спрашивал, где она была. Мерседес отвечала, что танцевала в городе на какой-нибудь вечеринке или дискотеке. И тогда я уходил спать в другую комнатушку, которая у нас считалась залом.

Однажды я встал вместе с Энрике в пять часов и увязался с ним на рыбалку. Мы ушли очень далеко, почти до самой итальянской границы, так что половину времени мы потратили на дорогу. И это учитывая, что у него вместо левой ступни был протез. За пять часов рыбалки он почти что не проронил ни слова. Угрюмо сидел в лодке и шипел на меня, когда я собирался завести разговор.

Рыбачил он весьма странно. Все у него сводилось к тому, чтобы как-нибудь похитрее обмануть рыбу. На берегу он расставлял удочки, а сам садился в лодку, отплывал и закидывал на середине, при этом ястребиное внимание его было привлечено исключительно к удочкам на берегу.

Еще у него было приспособление для горной рыбалки, которого я больше нигде в жизни не встречал. Он изготовил его собственными руками и называл «санками». Это был действительно несколько напоминавший санки предмет из дерева, к которому он привязывал веревочку с десятком лесок и блесен. Санки он опускал на быструю воду, и они были устроены таким образом, что всегда отплывали от берега, натягивая веревочку с лесками. Таким образом, держа это приспособление на привязи, он быстро спускался вниз по берегу реки и иногда вытаскивал по две-три рыбины разом.

В один ясный день, когда мы с Мерседес крутились и виляли по серпантину по дороге на гонки «Формулы 1» в Монако, под колеса нам выскочила маленькая серна, и мы, едва не задев ее, резко отвильнули в сторону и ударились левым крылом в полосатый металлический барьер. Нас отбросило на другую сторону, закрутило, как на льду, и мы врезались в отвесную красно-коричневую скалу на другой стороне дороги.

Переднее стекло у нас вывалилось на смятый капот, и дверь с моей стороны распахнулась и уже до конца не закрывалась. Правое переднее колесо противоестественно вывернулось, как сломанная нога.

— Вуаля, — невесело сказала Мерседес и посмотрела на меня, приподняв одну бровь.

Мы сразу поняли, что машине пришел конец, и очень испугались, во-первых, что нас убьет Энрике, а во-вторых, что найдет полиция по машине, если мы ее бросим здесь. Я даже подумал столкнуть ее вниз по лесному склону, но через борт ее не перебросишь, и мы попробовали свинтить номера. Но и это у нас не вышло без инструментов. Мерседес вся изматерилась, пока мы ходили вокруг нашего поверженного «Порше».

— Да что ты так беспокоишься, — успокаивал я ее, — он уже завтра будет думать, что сам угрохал машину.

Возле нас остановился джип, и водительница спросила, не нужна ли нам помощь. Мы попросили подвести нас до Сен-Мартена.

На следующий день мы подло рассказали Энрике, что он разбил машину и что нам никак без нового авто — хотя бы подержанного пикапа — не обойтись. Но тут оказалось, что у нас нет больше денег.

— Постой, постой, Энрике, ты что, потерял их? — паниковала Мерседес.

— Да нет, у меня просто кончились наличные.

— Так значит, на счете они у тебя есть?

— На счете есть.

— Так поехали до банкомата!

— Но карты-то у меня нет.

И неудивительно. Как бы он, интересно, запомнил свой код, если бы у него была кредитная карта? Думаю, что даже если бы он записал цифры, он бы обязательно забыл, где именно.

— Но как ты снимаешь деньги со счета?

— Я прихожу в свой банк, и до трех часов дня они выдают мне сумму.

— А позже?

— А позже не выдают.

— Почему это?

— Я сам их об этом попросил, после того как однажды вечером снял и куда-то дел семь тысяч.

— Боже мой, — представил себе я. Интересно, куда он их дел? Вот повезло кому-то.

— Собирайтесь! — вскочила Мерседес. — Мы едем в Париж.

— На чем это, интересно, мы туда едем? — поинтересовался я.

— Можно поехать на поезде «зайцем», — предложила Мерседес.

— Я никуда не поеду, — отрезал Энрике.

— А это еще почему?

— Потому что меня сразу убьют.

— За что?

— Не помню, — признался Энрике.

— А с чего ты взял, что тебя убьют?

— Я в этом уверен.

Снег выпал только за четыре дня до Нового года. Как-то утром мы проснулись, и шел снег. Глянув в окно, я очень обрадовался зиме, и мы с Мерседес выбежали в метель. Повсюду намело липкие теплые на вид сугробы, так что мы сразу же стали играть в снежки. Мело так, что снег налипал на ресницы и таял на мокром разгоряченном лице. А когда мы вернулись домой, то чистили друг друга веником, — столько на нас было снегу. Тогда еще оставалось кое-что из припасов, и мы неплохо и весело позавтракали кашей, подслащенной медом. В этот день я впервые услышал раскаты сухого зимнего грома в горах, которые ничем не отличались от раскатов во время обычной летней бури.