Дмитрий Петровский - Роман с автоматом

– Где тут туалет? – поймал я за рукав какого-то человека.

– В коридор, справа, дверь желтая! – ответил пойманный и исчез в дыму. Я, стараясь ни на кого не налететь, вышел в коридор. Направо была дверь, и за ней было прохладно. Кафель, плитка. И еще за дверью было какое-то движение, людское шевеление, я слышал это до того, как взялся за ручку – но понял уже долей секунды позже, после того как толкнул дверь.

Открывшееся помещение было явно слишком велико для туалета. Кроме того, в нем везде была ткань: через секунду я понял, что это ковер, и кровать на нем. А на кровати происходило ритмичное движение, скольжение мокрых горячих частей, соединение и разъединение поверхностей, тепловых центров, и бешеная циркуляция воздуха, вдыхание свежего и шумный выброс отработанного. Как тогда, в подворотне на Хоринерштрассе, но здесь не дрались. Я остановился у двери: мне никогда раньше не приходилось быть свидетелем этого.

– Закрой дверь! – зло крикнул женский голос, и я, выскочив в коридор, торопливо дернул на себя ручку, не понимая ее злобы и чувствуя только смутную досаду. Мир дернулся и встал на место, перестав крениться. Я подошел к следующей двери, и, только окончательно убедившись, что там никого нет, открыл ее: это и был туалет. Большая, холодная и равнодушная ванна стояла при входе – я сел на нее и отдышался. Мне было неловко, но было и еще что-то. Не зависть, нет, но что-то, отчего хотелось пойти отыскать ее, подойти к ней вплотную и… – но это было нельзя, я понимал, что мне это нельзя, и поэтому хотелось бежать отсюда, в прохладные уже улицы, на асфальт, бежать мимо каменных пещер к дому.

Когда я вернулся в комнату, там уже играла другая музыка – громкая и ритмичная. Маленькая девушка, та самая, с высоким голосом и акцентом, бегала по комнате.

– Пойдем танцевать! – крикнула она мне, дергая за руку. Я повертел головой. Сзади подошла Она, потрогала за плечо.

– Пойдем, потанцуем с тобой! – сказала Она, кладя руку мне на плечо.

– Нет, я не могу!

– Мы попробуем!

Она выволокла меня на середину комнаты, начала как-то странно двигать мной – моими руками и моей талией. Я наступил ей на ногу, она засмеялась и посадила меня обратно на диван. Мне опять стало неловко, а она убежала, оставив меня одного.

Я сидел опять на диване, кто-то опять налил мне вина, я слышал издали ее разговор, кажется, про какую-то выставку. Еще одна девушка подсела ко мне и тоже спросила, как я тут оказался и чем занимаюсь. У меня не было на этот раз желания врать – и она, услышав, что я официант, ничего кроме этого не делаю и делать не хочу, быстро потеряла ко мне интерес и пошла болтать с кем-то другим.

– Не люблю Шагала, – слышался мужской фальцет, – хотя все его любят.

– Не любить Шагала – все равно что не любить «Маленького принца».

Здесь все те же, думал я, вставая с дивана, те же, что в моем ресторане. Она стояла в коридоре и с кем-то говорила, кажется, по-французски. Я сказал ей «пока!» и направился к двери.

– Подожди! – крикнула она. – Ты что, уже уходишь?

– Да, ухожу, – ответил я, берясь за ручку.

Она отошла от своего собеседника и подошла ко мне вплотную.

– Тебе не понравилось? – спросила она.

– Понравилось. Просто надо домой.

– Тебе неудобно тут?

– Нет, все нормально.

Она молчала, но не отходила от меня. Потом вдруг протянула руку к висящим, наброшенным горой друг на друга тряпкам, вешалке, и сдернула оттуда что-то мягкое, негромко и плотно шуршащее.

– Я знаю, – сказала она. – Игра. Есть такая школьная игра. Ты останешься еще минут на десять?

– Да, – ответил я.

– Сними очки!

– Зачем?

– Сними, сними! Никто не увидит, сейчас все узнаешь.

Я снял очки. Она быстро скользнула пальцами вокруг моей головы, и я почувствовал что-то, очень отдаленно знакомое и все же непонятное. Мне показалось, что в коридоре воздух на секунду стал прозрачнее, а стены раздвинулись. Только на секунду, потом я понял: мне показалось, привиделось нечто, что когда-то уже было. На моих глазах теперь была повязка – кажется, шарф, мягкая, плотная ткань, смутно пахнущая парфюмом. Она затягивала узел на затылке.

– Вот так. Теперь ты точно ничего не видишь. И другие не видят. Теперь игра.

Она встала спиной к стенке.

– Игра. Пока я стою у стенки, ты меня не трогаешь. Мне надо перебежать к другой стенке, а тебе – меня поймать, не дать это сделать.

– Но я ведь тебя сразу поймаю! – сказал я, удивляясь ее наивности.

– Ну давай попробуем!

Она ходила вдоль стены, и у нее действительно не получалось перебежать – как только она делала шаг вперед, воздух обтекал ее, хлестал в зазор между ее спиной и стенкой – я чувствовал эту волну и дотрагивался до ее плеча, давая понять, что она поймана. Но она не унывала.

– Нам просто нужен кто-то еще! Лаура!!! – позвала она в другой конец коридора. – Лаура, у нас ностальгия по детству! Иди к нам играть!

– Сумасшедшие! – отозвалась Лаура и исчезла в комнате.

– Мартин! Мартин, иди к нам! – звала она.

Мартин, фальцетный отрицатель Шагала, смеялся и не шел.

– Подожди здесь! – крикнула она в запале. – Я сейчас приду!

Я остался у стенки, а она через минуту пришла с маленькой, вечно смеющейся девушкой, той самой, что говорила с акцентом и звала всех танцевать.

– Kindergarten! – повторяла она, захлебываясь от смеха. – Was flier ein Kindergarten! [18] Детский сад.

– Kristen, in der schoenen neudeutschen Sprache heisst es jetzt «Kita»! [19] Кристен, на прекрасном новонемецком языке это называется «Кита» (сокращенное от Kindertagestatte, официально принятое в Берлине обозначение для детского сада). – наставительно говорила Она, и игра началась снова.

Кристен была быстрой, а коридор, хоть и широким, все же недостаточно – она перепрыгивала от стенки к стенке в один прыжок, и я с трудом успевал поймать ее. В это время Она тоже отрывалась от стенки, я тянул другую руку – Кристен смеялась и возвращалась к стенке.

У нас появились зрители. Они сначала только смеялись, но потом к нам присоединилась пахнущая погребом девушка и ее собеседник, служивший в армии, и даже Мартин. В коридоре стало тесно – мы перешли в комнату, убрали там стол, и игра началась с новой силой. В какой-то момент я отдал свою повязку кому-то другому и тоже начал бегать от стенки к стенке.

Бегавшие с нами смеялись тихо и смущенно, будто стесняясь участия в детской игре. И только она и еще маленькая Кристен хохотали громко и искренне. Меня не поймали ни разу. Игра заглохла так же внезапно, как началась, – стенки опустели, стол снова был поставлен в середину, появился торт, который съели практически сразу.

Мартин заговорил со мной, я подробно рассказал ему про «Невидимку» и ее посетителей. Оказалось, что он слышал о нашем заведении, но думал, что это какое-то мифическое место.