Олег Дарк - Смерть в гриме

Они приехали на удивление скоро. Услышал, как в замке зашевелилось, еле успел. Сейчас же взглянув на меня в шкафу, я вздрогнул, отодвигаясь, "по-моему, тоже", — продолжает начатую где-то там фразу. — "Да, спасибо." Он шел за ней. — "Видишь, я же тебя лучше знаю." Примериваясь, бросила шляпу на диван и, подойдя, сама села. А шляпа подержалась на краю, подержалась да и сползла. Он тоже сел рядом, робко скрестив длинные ноги. — "И я приезжаю регулярно, как договорились, тебе плохо со мной?" — "Хорошо." Вот так вот, видишь? — сделали ее глаза, которыми она смотрела на меня. — "То есть все, как я обещала, что у нас будет как раньше. А значит, выполнила свою часть уговора. Теперь твоя очередь выполнять свою." — "Что?" — "Ты не должен ни во что вязаться, приставать, а все предоставить мне." — "Разве я теперь пристаю?" — "Конечно, у тебя всегда такой вид, как будто я перед тобой виновата." — "Какой вид?" — "Такой. Не спорь, ты должен лучше следить за собой." — "Я буду." — "Все равно всегда оказывается, что я сделаю лучше. Тогда иди ко мне." Мы встретились глазами, а он к ней придвинулся, обнимая.

Он боролся сначала с ее губами, которые она убирала или сжимала, потом одновременно с пуговицами. Она выглядывала из-за его головы. Ее руки неподвижны на коленях, а лицо выражало равнодушие и неохоту. Вдруг отталкивает: — "Подожди, я сам-сама," — встает и решительно начинает стягивать юбку через голову, задерживаясь и выглядывая поверх краев раструба. Опять задержалась. Мы опять встречаемся. Дальше тянет, скрывшись. Он тоже снимает джинсы, путаясь и прыгая, забыв обо мне. Ее лицо выразило: я делаю это из принципа. Хорошо развитый живот напрягся, показывая рельеф мышц. Бросила, скомкав. Нагибается и сворачивает с ног чулки, подняв голову. Груди свисают. Он тоже уже готов и обнимает ее за плечи, но она опять оттолкнула: — "Догони сначала." Так что он садится на диван. Вскакивает и привычно бежит за ней. А она прыгает вокруг стола, как белка, сбивая стулья. Но ее все-таки схватил. Она борется ним и тянет себе сторону моего шкафа. Обхватив за живот, плывя полу ногами. Когда ее голова оказывается напротив моих сидящих плеч, легко стряхивает. Опрокинутый набок, выбирается. А она на четвереньках. Опять, опять не сможешь? — Теперь я теперь тебе смогу, говорит запыхавшийся Руслан, хватая ее за зад. Влажно сверкнув горячей красной глоткой, и вот уже опять кусает и скрипит. Протрещала газами, разрывая ягодицы. Он садится, раскинув ноги, обессилев. Она сейчас же встает. Ну вот, теперь хорошо, говорит она, — пойдем? Все уже. А то мне надо еще несколько успеть. (Озабоченно.) — "Да, конечно." — "Ты меня проводишь?" Подняв шляпу. Торопясь, молча одеваясь. В дверях оглянувшись. Он не вспомнил обо мне.

Лена любит Женю. Она к нему бегает. С Танькой договорится, конечно. Хотя сначала немного покапризничает. Подъезжает в своем кресле к подоконнику и говорит, что если уйдешь, я брошусь. Я могу забраться. — Ну не бросайся, не бросайся, — уговаривает Лена, подбегая, и гладит по голове. Татьяна красавица у нее, с великолепными золотистыми волосами. Не то что у нее, и лицо серое. — Пожалуйста. Я скоро.

Она чувствует, как Татьяна смотрит ей вслед длинными, задумчивыми глазами.

Ах, как хорошо, — тащит ее через порог. — Это Лена, гениальная художница, — говорит Женя, хотя не видел ее картин. В огромной комнате ничего, кроме белого рояля, все сидят на соломенных круглых подстилках. Такую же сейчас же ей выдает и отходит на середину, откуда что-то вещает стоя. Она тоже садится.

Я — Валера, Женин друг. — многозначительно представляется красивый полнотелый мужчина. — Чем же Вы Евгения очаровали? Вы не хороши, в то, что гениальная художница, я не верю. — Не знаю. — Вы больны, сирота, может быть, очень бедны? — У меня сестра не ходит. — А, сестра в кресле, тогда понятно.

Он отворачивается, потеряв интерес. С того края по полу на подстилке к ней передвигается необыкновенно красивая женщина с огнедышащими ноздрями, как ей сейчас же представляется, если б ее рисовала.

Можно, я сяду рядом с Вами? Давайте дружить, меня зовут Римма. — Конечно. — Хорош, правда? — она показывает на стоящего в центре Женю. — Мне тоже очень нравится. Видите, хорошенькая справа? — Да. — Его подружка. Мне очень нужна такая, как Вы. Которой я бы могла всецело доверять. — Бред и дурные слухи, — раздраженно отзывается Валера. — Почему? — Ты сама знаешь. — Это вы все так думаете, а я ночевала у них. Открываю глаза, они стоят у окна голые. Они же думали, что я сплю.

Женя гомосексуалист.

Ты опять опоздала, — встретит ее Татьяна, — вон уже сколько. А она сядет к ней на колени и скажет, как всегда: — Ну не сердись, прости, последний раз — и будет ей расчесывать волосы. Она думает, что когда уходит, то предает сестру или ей изменяет. Хотя, например, у нее нет и не может быть мужчин. А та будет сперва отворачиваться. Незаметно начинают целоваться. Ласкают друг друга до одурения. От возбуждения Татьяна плачет.

Лена не считает себя лесбиянкой.

Ну, познакомились? — спрашивает подкравшийся Женька. — Да, да. Только мне, к сожалению, уже надо бежать. — Я знаю, что ты никогда не можешь досидеть до конца, я буду читать. Я обязательно, извини, нам выходить. Меня зовут, прощай пока, душа моя. Или лучше сказать — до вечера, когда я возобновлю разговор с тобой, коий один только составляет

Все, что он сейчас рассказывал казалось (грубым оскорбительным)

Лариса сказала, что это она ему это рассказала про своего тогда знакомого

Один за другим мы поднялись по третьей в этот день лестнице

Кто? — настороженно и хрипло отозвались оттуда. ГГ меня оттолкнула. Питер дома-а-а? — пропела, подделывая акцент, поглядывая на меня, вытягивая губы, делая умильное лицо и т. д. О, йес, йес, — заторопилась старушка, отодвигая засовы. Я почувствовал себя у своих: она тоже была скрючена и крошечна. Ввалились и сейчас же запихали ее, окружив, наши провожатые: "Тихо, молчи, и мы никого не тронем". "Мамочка, кто пришел?" — послышался неприятный приближающийся голос, который я узнал. (Как все горбуны) Как у всех карликов, у меня очень развита слуховая память. Мне достаточно один раз услышать голос

Он шел к нам навстречу. Fuck! — что могло означать и "гады!", и "черт возьми". Отпрыгнул назад и затряс ящик стола. Даже не думай, — сказала Лариса. Несколько пистолетов из-за нее. Отошел от стола и смиренно встал на середине, опустив руки. В другом конце из повернутого спинкой кресла вдруг выскочила растрепанная миловидная девушка и завыла, широко разевая рот. Заткни ее, велела Лариса. Он молчал, не двигаясь. Горбунью втолкнули. — Я ничего, ничего, что же вы меня так-то, — бормотала она. — Все входите, закрывайте дверь, телефон, где телефон? Ей сказали, что телефон в коридоре. — Хорошо. Ты! Проверь, нет в квартире больше никого? Старушку посадите рядом с девчонкой. А та все выла. — Никого больше нет, и она кивнула. — Я же тебе сказала, чтоб заткнуть. Он показал знаками, и она замолчала. Рот не закрыла, в нем перекатывалась слюна. — Она что, больше ничего не может сказать? — Нет. И не слышит, — покачал Питер. — Но ведь видит же она. Мы вам не сделаем ничего, если ответишь на наши вопросы. — Ничего я не стану с вами говорить. — Всем занять места вдоль стен и около окон, ничего и никого не трогать, — распоряжалась Лариса. — А вы садитесь на стулья. Ты тоже.