Альфред Кох - Отходняк после ящика водки

Трижды как продюсер награждался «ТЭФИ»: в 1998, 2000 и 2001 годах.

Награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени (2006).

Жена, Лариса Синельщикова, возглавляет телекомпанию «ВиД».

Две дочки. Хочет сына.

И.С.

Не буду вас тут грузить ни штампами из путеводителей, ни пафосом – про– или антиеврейским, ни, не к ночи будь сказано, политикой. Так, пару слов про общие впечатления. Согласен, Израиль по безмятежности несколько отличается от Лазурного берега, – но мы везде под Богом ходим, куда б нас ни занесло. Такой взгляд позволяет мне беззаботно прогуливаться по Парижу, Лондону, Нью-Йорку, Пушкинской площади, пятачку у Рижского рынка, обедать в ресторане «Националя» – и иногда летать с семьей на отдых в Израиль. Неприятность может случиться – или не случиться – с человеком в любом месте. Так что можно расслабиться и получить удовольствие.

Помню, я как-то оказался в Калифорнии в дни жестокого землетрясения. По ТВ я увидел в прямом эфире бабушку, которая причитала на фоне рухнувшего дома, за кадром переводили на английский, но я слушал на языке оригинала: «Это шо ж такое, мы специально уехали с Одессы, шоб с нами ничего плохого не случилось, и тут было сперва так хорошо, а теперь всех завалило… Мы ж так не договаривались…» С тех пор количество настолько простодушных людей сильно поубавилось…

Совсем еще недавно Израиль был настолько экзотической страной, что добираться туда приходилось на перекладных. Как сейчас помню, я туда отправился сразу же после отмены Советской власти. Так пришлось сперва лететь до аэропорта Минвод и кантоваться там три дня в ожидании отправки чартера, употребляя отвратительный поддельный коньяк, а по утрам – «Хайнекен» в валютном баре строгого провинциального «Интуриста» на скупые ранние постсоветские доллары. Забавно, что самолет был полон одними только еврейскими патриотами, которые летели проведать историческую родину и навестить родню. Я был там, кажется, единственный космополит безродный. На меня смотрели с подозрением, но успокаивались при простой мысли: скрытый еврей прилетел на разведку инкогнито…

Я попал туда впервые в ту редчайшую зиму, когда на улицах Иерусалима, вы будете смеяться, лежал снег! Причем не просто так символически припорошило, а так сантиметров в 30 был слой. Люди ходили по улицам в самодельных бахилах – завязанных под коленом пластиковых пакетах, надетых поверх легких южных ботинок. Но все-таки небо было синее, как в каком-нибудь Риме, да и снег куда-то делся очень быстро, восточная экзотика ненавязчиво развлекала со всех сторон, куда ни глянь, а хрупкие юные брюнетки в хаки так трогательно делали вид, что им не тяжело нести автомат, что хотелось к ним пристроиться под предлогом помочь дотащить тяжеленный ствол до места, где можно отдохнуть… Но кто ж доверит гою оружие, принадлежащее армии обороны Израиля? Да никто. Нашего брата там вообще в армию не берут…

Этих солдаток, да и солдатиков, там не меньше, чем людей в форме на наших улицах. Они, к примеру, часто маячат на обочинах дорог, голосуя – после выходных возвращаются в часть. Машины к ним кидаются, подрезая друг друга, как такси, только это усердие бескорыстно: там все служат сколько-то недель в году. Почему они там не косят от армии, как люди? Это даже как-то неловко…

Бывшие молодые солдатики и солдатки эти потом часто встречаются в заведениях общепита – им за такую не очень почетную работу добавляют льгот, если хочется в университет. Вы узнаете их по прямому гордому взгляду, по достоинству и неспешности, с которой они вас обслуживают даже и в пятизвездном отеле. У них высоко поднятая голова, они медленно ее поворачивают, если надо. И то сказать: люди воевали, они фронтовики: что, на пузе крутиться? Они почти как советские официанты – при том что наших фронтовиков, кажется, никогда не тянуло в это ремесло… У нас в дорогих ресторанах это уже, к сожалению, выкорчевано, наши халдеи заглядывают клиенту в глаза по полной программе, – да так оно, может, и лучше? Но, как бы то ни было, израильтяне – тоже гордый народ, как и русские…

Юг, легкость, горы, камни, песок пустынь, пыльные арабские поселочки и дорогие сверкающие кварталы Тель-Авива – что твой Франкфурт. Простенькие харчевни с ближневосточной едой, которую одинаково уважают по обе стороны баррикад, и солидные японские рестораны на Дизенхофе. Крайне экзотическое переживание. Я как-то заблудился на окраине Иерусалима, попал уж совсем в какие-то трущобы. И шел так по улице, вертя головой во все стороны, пытаясь угадать, как выбраться. И тут из-за угла показалась стайка диковатых подростков в куфиях. У них бы спросить дорогу – не начни они кидаться в мою сторону сперва камешками, а после так и небольшими булыжниками. Я начал отступление, уворачиваясь от камней, и через несколько поворотов вдруг выскочил на освещенную людную улицу, и хулиганы сбежали. «Слава тебе Господи, к своим вышел!» – воскликнул, когда отер пот со лба, и осмотрелся повнимательней. Прямо передо мной был полицейский участок с реющим над ним белоголубым флагом Израиля. О как. Никогда прежде я, простой донецкий шахтер, не видел в евреях своих. Но вот случилось же… В Иерусалиме, понятно, никак нельзя пройти мимо храма Гроба Господня. Путь к нему, то бишь к Голгофе, прекрасно теперь представляют себе в подробностях даже не очень вдумчивые и эрудированные граждане – после нашумевшего фильма Мэла Гибсона. Ну, на всех по-разному действует посещение невероятно серьезных и значимых мест – но если говорить про меня, то меня, что называется, пробило, мое настроение изменилось неузнаваемо, у меня появилось ощущение, что я стал как бы мудрым и прекрасным, и стал понимать куда больше, чем раньше, и люди показались не такими занудными и безнадежными, как обычно. Это удивительное состояние я уж не помню сколько минут тянулось или часов – но оно уж с тех пор не забывается. И даже иногда повторяется, но редко, это неважно; главное, я теперь знаю, что такое бывает. Необходимо отметить, что это все происходило с некрещеным сыном партийного инженера и бонвивана.

После я заблудился – катаясь по стране на арендованной малолитражке – в Назарете. Том самом, откуда Иисус Назареянин! Ночь, пустынные улицы, и вот наконец показался одинокий прохожий. Я пристаю к нему с расспросами на ломаном английском. Человек разводит руками. Далее я перехожу на немецкий, берлинский диалект которого, как известно, стал базой для идиша. Человек ругнулся матерком в сердцах, с досады, что не может помочь, – и я воспрянул:

– Так вы по-русски говорите?

– Только на нем и говорю, – ответил он мне со странной, не очень мотивированной гордостью; ну да уж какая есть.