Альфред Кох - Отходняк после ящика водки

– Привет, а итальянская мафия нешто не в ресторанах своих собирается?

– Ну, там другие посиделки…

– Не такие уж и другие. К тебе тоже небось братва приходит! Японец ведь хаживал, а?

– Япончик? Не часто. Так, раз пять заходил. Причем он себя прилично вел, громко не разговаривал. Я с ним никогда не выпивал, я для этого был с ним недостаточно знаком. Ну разговаривал, да, как с другими клиентами: все ли в порядке, спрашивал. Водку он не заказывал у меня – вино! Но кто делает настоящий успех ресторану? Артисты! Художники, поэты, писатели. Музыканты.

– Это точно. Чтоб ресторан гремел, надо, чтоб Битов дал там по морде… ну одному знаменитому советскому поэту.

– Нет, конфликтов тут не так много! Разве только один раз была чудовищная драка. Она была неинтересной совсем, но травматически чудовищная. Двое неизвестных широкой публике клиентов дрались. Один из них выбил другому глаз. Я видел его несущим свой глаз в руке… Человек остался без глаза. Драка – это жуткий климакс вечера, это избыток русского быта.

– А Барышников участвует в бизнесе? Как?

– Интересуется, как идут дела, сам приходит, приводит своих друзей… Что еще? Да больше и не нужно ничего… Барышников, впрочем, однажды спас «Самовар»; какие люди его спасают! Это большая честь для спасенного… А именно – он вложился, помог выкупить помещение.

– А кто еще спасал?

– Бродский. Ресторан тогда переживал не лучшие времена, копились неоплаченные счета («было ужасное лето»), и решение Нобелевского комитета о присвоении Бродскому премии фактически спасло «Русский самовар»: лауреат откликнулся на просьбу о помощи («ты же богатый человек теперь») и поделился, вложил, вошел в долю.

– А Довлатов помогал?

– Довлатов был приятель мой старый, с Ленинграда. Я знал его еще тогда, когда он учился в университете. У него в Америке вообще никогда не было денег, он был бедный! Очень редко ходил в рестораны. Сюда приходил, когда надо было встретиться, например, с переводчицей. Когда он выпивал, в смысле переставал бросать пить, мы с ним выпивали…

Да, Довлатов однажды пришел и подарил мне старинный самовар – купил на барахолке на последние деньги, тридцать долларов отдал, даже на метро не осталось. И он с Куинса на Манхэттен добирался ко мне пешком, с самоваром в руках.

Я всегда любил самовары. Из самовара можно пить что угодно. И потом, это слово такое русское. Ни с чем не перепутаешь.

– Роман! Ты известный нью-йоркский ресторатор, капиталист, ньюсмейкер, celebrity.

– Да ну, все это ерунда…

– Скажи, пожалуйста… Вот ты в Америке живешь уже 32 года и все там видал. Ты приехал – президента судили за «Уотергейт», а дожил до того, что другого президента за секс судили. Ты приехал – вешали негров, сегодня уже имеют иракцев в одно место. Все-таки лучше стало? Прогресс есть?

– Да… Действительно, давно я в Америке. Больше чем полжизни…

– Вот у тебя, наверное, должна была произойти некая трансформация представления о богатых людях. Скажи, что в твоем представлении богатый человек?

– Это тот, который может себе все позволить, который не думает, купить ему костюм или какой-нибудь загородный дом, у которого есть возможность слетать в Португалию, скажем, посмотреть футбол – или в Париж, посмотреть теннисный турнир.

– Подожди-подожди, ты перепутал все в кучу. Пойти в ресторан, купить костюм – это один уровень богатства. Поехать в Париж или Португалию – это другой уровень. Купить загородный дом – третий. Поэтому ты определись, что из этих трех уровней является богатством. Сумму назови.

– Я всегда считал, что если бы у меня был один миллион долларов, то я бы себе казался богатым человеком. Тогда я бы спокойно себе жил. И занимался бы только любимыми вещами.

– Миллион – это уровень костюма и ресторана, это не уровень поездок.

– Это как раз меня и поражает! То, что сейчас среди моих друзей есть люди, которые могут себе позволить то, о чем я никогда даже не мог и мечтать. И которые считают, что миллион – это не деньги… Я никогда не хотел никаких материальных ценностей, у меня никогда не было никакой собственности…

– Ага, и поэтому ты завел ресторан. Причем на Манхэттене. От бедности исключительно. Из-за нее же ты живешь на Мэдисон-авеню, а на Брайтоне жить не хочешь.

– На Брайтоне я никогда не хотел жить.

– И в Челси ты не хочешь жить. Хотя там осталась твоя душа.

– Ты знаешь, в Челси живут поэты, писатели, художники – но их все время меньше и меньше, потому что поэты – они всегда бедные.

– Ну, если говорить о поэтах – если бы Лонгфелло был жив, он бы был богатым человеком. Пушкин, доживи он до наших дней, был бы мультимиллионер.

– Пушкин и так получил огромные деньги за свои произведения. Он был бы поразительно богатым человеком, если бы не пороки его.

– О чем ты говоришь, если его издавали мало! Царь Николай издал после смерти за свой счет.

– Да были у него деньги. Он хорошо зарабатывал на книгах. Но он был картежник, он был чудовищно азартный человек, он проигрывал все. И еще он был бабник. Он много денег оставлял в публичных домах.

– Ты уверен?

– Абсолютно уверен.

– Однако вернемся к нашему вопросу. Что для тебя богатство? Вот ты говоришь, что миллион – это богатство. Если его не тратить, а консервативно им управлять, то пять процентов можно обеспечить. Ну вот 50 тысяч в год – это что, богатый человек, что ли?

– 50 тысяч – это, в общем, нормальная, скромная, но абсолютно достойная жизнь. А реально я про миллион даже не думаю. Я жил всегда очень скромно. Очень. Я уже устал объяснять: ресторан я открывал не для того, чтобы зарабатывать деньги, а чтобы было место, куда могли бы прийти мои друзья, чтоб у них было место свое, чтоб мы там общались, понимаешь? Недорогое причем. 80 процентов людей, которые приходят в мой ресторан, – это мои приятели, знакомые, друзья. И для меня угостить товарища – это самое большое счастье на свете. Деньги – это важная вещь, но важнее всего все-таки кореша. Традиции дружбы, верности – они сохраняются. Я к этому отношусь как к дару Божьему.

– Роман! Вот раньше если кто-то уезжал, то он умирал для России. И вдруг через много лет (для тебя это 17 лет) оказывается, что человек не умер, а жив. Раз – и он может приехать в Россию. Потом обратно уехать, снова приехать…

– Это самое большое счастье, которое есть на свете, – свобода передвижения.

– Не-не-не. Свобода передвижения у тебя и так была. Ты мог поехать во Францию, в Испанию. Но ты теперь можешь приехать в Россию. Вот как это?