Эптон Синклер - Нефть!

Бэнни во времена своего отрочества читал рассказы капитана Майна Рида, и ему вспомнилась одна сцена: зимородок (птица-рыболов) держит во рту рыбу, готовый ее проглотить, и в этот момент быстрый орел стрелой падает с облака и выхватывает у него его добычу. Нечто подобное происходило теперь и в нефтяной игре.

Бэнни без всякого удовольствия думал о поездке в "Монастырь". Но Ви требовала, чтобы он продолжал там бывать, и всячески его уговаривала и убеждала. Аннабель была так мила и добра, и ей будет так больно, если из-за этих политических несогласий они порвут свои дружеские отношения. Бэнни отвечал, что он знал Верна и представлял себе его настроение. Он должен был быть зол, как черт. И от него, разумеется, нельзя было ждать, чтобы он в таком случае был мало-мальски тактичен и внимателен со своими гостями. Но, в конце концов, Бэнни все-таки пришлось уступить.

Когда вы бывали в обществе и отказывались от вина, то это всегда вызывало разговоры о запрещении спиртных напитков. Так же точно всякий раз, когда вы не присоединяли своего голоса к хору негодующих голосов, осуждавших деяния старого вашингтонского сенатора, взбунтовавшегося против существовавшего порядка вещей, то вас тотчас же причисляли к разряду тех, кто сочувствует всем бросателям бомб. Маленькая кучка "красных" в конгрессе протестовала против законодательства, желательного для богатых, и за каждым обедом, за которым присутствовал Вернон Роскэ, речь неизменно заходила о них. Так было и в тот раз, когда за обедом присутствовал Бэнни. Когда знаменитый Шмольский спросил что-то по поводу деятельности "красных", Вернон ответил:

— Спроси Джима младшего — он их друг-приятель.

— Ни слова о политике, — прервала Аннабель. — Я не позволю, чтобы кто-нибудь надоедал моему Бэнни.

Поздно вечером Харвей Маннинг, совсем уже пьяный, сел к Бэнни на колени и, с внушительным видом грозя ему пальцем, спросил:

— Ты ведь не скажешь им обо мне, нет?

— Кому это им, Харв?

— Этим твоим "красным" друзьям… Ничего не говори, смотри! Мой нефтяной дядя сказал, что если я еще раз напьюсь, то он вычеркнет меня из числа своих наследников. Только "им" ты этого не говори.

Из этого Бэнни понял, что его близкие отношения с "врагами" служили темой разговоров всех обитателей "Монастыря".

Вернувшись в Энджел-Сити, Бэнни отправился вместе с Рашель Менциес на митинг Лиги южных социалистов. Раз в неделю в темном небольшом помещении двадцать пять-тридцать юных представителей рабочего класса читали вместе газеты и обсуждали политические и экономические проблемы и рабочее движение социалистической партии. Рашель пользовалась большим влиянием в этой организации и в силу того, что она получила университетское образование, и потому еще, что она приводила с собой "товарища Росса". Даже те из молодежи, в которых классовая сознательность была развита особенно сильно, не могли не испытывать известного возбуждения от присутствия на митинге молодого миллионера, который так горячо сочувствовал рабочим и помогал брать на поруки заключенных.

Все эти молодые социалисты, по примеру социалистов старых, делились на правое и левое крыло, члены которых постоянно спорили и враждовали друг с другом. Коммунисты тоже имели свою собственную Лигу молодых рабочих, и эти две соперничавшие друг с другом организации вели частые дебаты, во время которых молодые рабочие вскакивали в азарте на стулья и скамейки и готовы были растерзать друг друга. Все эти споры и ссоры продолжались потом еще и дома и на работе. "Москва" вела дебаты с "Амстердамом", "Третий интернационал" — со Вторым, "красные" — с "розовыми", как называли более "мягкую" группу социалистов. И совершенно подобного же рода борьба происходила теперь и в душе Бэнни. Поль Аткинс толкал его вперед, а Рашель Менциес тянула его назад, и положение его было особенно трудно потому, что он всегда соглашался с последним. Очень уж он легко переносился на точку зрения того, кто с ним говорил.

В теории ему казалось очень просто переделать капиталистический строй в социалистический мирным путем, действуя крайне осторожно, шаг за шагом. Но все это было только в теории. На практике же получалось совсем другое. С самого начала вы наталкивались на громадные затруднения, и среди них на первом месте стояло нежелание самих капиталистов превращаться в социалистов. Кроме того, как говорил Поль, сами капиталисты не давали рабочим действовать мирным путем, так как постоянно прибегали к насилию и совершенно не считались ни с законами, ни с конституцией всякий раз, когда находили это для себя более удобным.

Положение социалистов трогало Бэнни. Взять хотя бы вот Хаима Менциеса. Этот человек обладал большой дальновидностью, терпением и опытностью в своем деле. И как он был энергичен! Несмотря на свои годы, он не колеблясь взялся за организационное дело. Но ему никогда не удавалось это организационное дело довести до конца, так как до этого не допускали "хозяева". Они подсылали своих шпионов, подкупали власти, сеяли раздор, и к моменту начала забастовки их полиция, которой помогали солдаты, захватывала всех лидеров, а рабочих снова толкали в рабство. И получалось очень курьезное положение: хозяева в своей слепоте оказывались союзниками коммунистов. Верн и другие крупные нефтепромышленники, его приятели, как бы говорили рабочим: "Нет, не слушайте социалистов: это шайка — старых дураков. Коммунисты объяснят вам, что мы собой представляем и как мы будем действовать".

Единственно, в чем Бэнни был всегда уверен, — это в том, что рабочие должны вести свою тактику энергично, но не прибегая к ожесточенной борьбе. Но сейчас он уже начинал сомневаться в том, чтобы это было возможно. Борьба между двумя партиями была неизбежна, потому что элементы этой борьбы, были заложены в самой природе вещей. Если вы верили в возможность мирного разрешения вопроса, то ваш образ действий должен был быть таким-то, а если не верили — то совершенно другим. Если вы думали, что можете подействовать на массы голосующих, то вам надо было быть крайне осторожным и политичным и избегать представителей крайних партий, так как их насильственные приемы оттолкнут избирателей. В этом случае вам надо будет стараться не допускать в свою организацию коммунистов, но это, разумеется, пробудит в них по отношению к вам горячую ненависть, и они будут называть вас "соглашателем" и приспешником капиталистического класса и настаивать на том, что вы на службе у "хозяев", которые платят вам за то, что вы удерживаете рабочих под ярмом. А потом социалисты со своей стороны начнут предъявлять обвинения в подкупе.

Хаим Менциес всегда утверждал, что некоторые коммунисты были тайными агентами, которым платили "хозяева" для того, чтобы с их помощью затормозить рабочее движение и отдать его в руки полиции. Бэнни знал из разговоров отца с его компаньонами, что все крупные промышленники создавали тайные агентства, вся задача которых заключалась именно в том, чтобы парализовать рабочее движение. И эти агентства достигали своей цели различными путями: они нанимали старых рабочих лидеров, и те или отговаривали рабочих от забастовки, или же торопили их устраивать преждевременные забастовки, которые были слишком слабы, чтобы победить. Помимо этого они посылали своих шпионов, действовавших под видом "красных" и старавшихся натолкнуть лидеров рабочих на какое-нибудь преступление. Как это ни кажется маловероятным, но правительственный департамент тайной полиции, находившийся под начальством Барнея Брокуэна, был по уши погружен в этого рода работу. Во время судебного процесса одной группы коммунистов федеральный судья, председательствовавший при разбирательстве этого дела, заметил, что, по-видимому, все правление Коммунистической партии находилось в руках правительства Соединенных Штатов!