Сергей Алексеев - Игры с хищником

Это приговор.

Скорее машинально он взял со стола секретную документацию – несколько цехов радиозавода были оборонными, хотел положить в сейф и тут увидел матово блеснувший «вальтер».

Тогда еще мысли о самоубийстве не было, однако он вынул пистолет, проверил патроны в магазине, и вид оружия подстегнул, заставил подумать, что выход всегда есть. В любом случае. И его нужно искать. Спокойно сесть, взвесить все, с кем-нибудь посоветоваться, может быть, съездить к деду на Выселки.

Наконец, поговорить с Антониной!

Слегка приободренный такими мыслями, он положил пистолет в карман пальто и побрел было домой, но вдруг увидел знакомую громоздкую и легкоузнаваемую фигуру Бажана. Видимо, отставной первый секретарь не мог заснуть и прогуливался по безлюдному тротуару.

– Добрый вечер. – Сергей Борисович догнал его и пошел рядом.

Герой взглянул на него, словно с горы.

– А-а... И впрямь добрый. Хожу и думаю вот... На пенсии не так уж и плохо.

– А я поговорить хотел с вами. – В тот момент он понял, что другого советчика ему не найти. – Вы оказались правы: кажется, я погорел на женщинах.

– Не ты первый – не ты последний, – с истинным пенсионерским спокойствием проговорил тот. – Наше слабое место, брат... Вот я однажды приехал в ЦК на пленум, иду себе, гуляю, а навстречу мне... баба, с веником и тазиком. Румяная, красивая... Пойдем, говорит, со мной, я чистая, из бани иду. Там Сандуновские бани недалеко... Я пошел было, а потом подумал, ведь на пленум приехал... Ну и вернулся. – Он мечтательно помолчал и добавил: – И до сих пор жалею. Иногда прямо кровь кипит... Природу, ее никакой должностью не прикроешь. И чем выше поднимешься, тем больше возможностей откроется. Бабы сами в постель полезут, они чуют удачливых. Брежнев, думаешь, святой? Ага, как раз. Я с ним сначала на Малой Земле воевал. Так он там жил с походно-полевой женой и никого не стеснялся. А потом на целине был, видел, как он с секретаршей своей в озере купался. Я на карауле стоял, можно сказать, за ноги держал... Он ведь, как и ты, никогда не думал, что генеральным станет. Никто и предположить не мог! Я тогда определил его будущее, по бабам, по тому, как они падают на него... А сейчас Леня старый стал, коли позволяет за своей спиной всякие дела проделывать. Думаешь, это он мне под зад коленом дал? Нет, это я под балан попал. Значит, ждать надо, скоро Леня помрет или новый переворот будет...

– Мне-то что сейчас делать? – спросил Сергей Борисович, чтобы уйти от неприятной темы.

– А ты расти будешь!

– Какое тут расти?..

– Понятно. Переспал с техничкой, а она на тебе повисла?

– Еще хуже. Начался шантаж.

– Расстаться надо.

– Но как?

– Ласково, полюбовно, – со знанием дела стал учить Герой. – Запомни, Сережа: стоит тебе грубо обойтись с женщиной, резко отвергнуть ее, и ты сразу пропал. О, что с тобой сделают! Не с землей – с наземом смешают. С ними надо, как со старшими начальниками: вести себя предупредительно, нежно и даже прощаться навсегда с долгим и страстным поцелуем.

Он некоторое время брел самоуглубленным и каким-то потерянным, затем спохватился и сказал:

– Давай излагай суть, послушаю.

Потеплевшая пистолетная сталь в кармане делала мысли четкими, а язык кратким до афористичности. Гуляли около получаса, прежде чем Сергей Борисович закончил свою исповедь тем, как ушел от него Никита Махоркин.

Еще минут десять бывший командир полка молча маршировал по асфальту и – вот же свежая голова! – рассудил:

– Ну, изнасилование тебе пришить трудно. Инцест – не знаю, признают ли кровосмешение, если она всего-то тетка по отцу? Не сестра же и не мать. Помню, раньше старики подобных браков не разрешали, но нынче отбрехаться можно. Тем более вы оба не знали... Что у нас остается?

– Распустит слухи по области.

– Слухи о первом секретаре – дело худое. Лучше бы жениться тебе, брат. На ней, если нравится.

– Но мы же родственники!

– Тебя только это смущает? – как-то легкомысленно засмеялся Бажан. – Многие великие люди через это прошли, римские императоры, например, некоторые художники и вообще известные люди... Правда, говорят, от такого брака дети рождаются или уродами, или гениями. Надейся, что будут гении.

Он подивился легкости его рассуждений и спросил хмуро:

– А если уроды?

Герой долго шел молча – думал.

– На тормозах придется спускать это дело, – сказал наконец. – Сельсовет им отдавать нельзя, люди сразу заподозрят, вынюхивать станут, с чего это вдруг злостные тунеядцы получили казенное жилье?.. И председателем ставить этого Никиту никак нельзя. Попробуй поехать в гости, все-таки дед родной. Поговори с ним, денег дай, может, он приструнит своего сыночка.

– А если они все равно потребуют?

– Эх, брат, не обтерся ты еще, – вдруг посожалел он. – Или совестливый такой. Рано тебе всю власть отдали... Откровенно сказать, знаешь, как в таких случаях делают? Жестко ставят на место. Чтоб сидел, прижав задницу, и радовался, что в избенке своей сидит, а не на нарах.

– Да сейчас вроде не тридцать седьмой год, – словами Никиты заметил Сергей Борисович.

– Что-о? – изумился Бажан и на минуту остановился. – А какая разница, какой год? Ну ты, брат, даешь!.. Запомни: всякая власть и в любое время дает тебе право на насилие. Будто закон и капитализм, как в Америке, или коммунистическая идея, как у нас. Не будет насилия – не будет власти. И независимо как ты ее получил: по указу сверху или выбором снизу. Иначе власть становится чистой условностью и обеспечена всего лишь отношением того, кто тебя на нее посадил. И тогда это ребячья игра, а не власть. Ты будешь осязать ее, как воздух, и чтобы не утратить полномочий, придется постоянно выстраивать отношения с окружением. Что никому еще в мире не удавалось, независимо от режима. Сожмешь руки, там будет пусто. Власть, как денежная, бумажная купюра, которая ничего не стоит, если не обеспечена золотом, то есть реальной, жесткой силой. Если тебе станут говорить обратное – не верь, это ложь, досужие вымыслы или красивые слова...

Он некоторое время зло и молча маршировал по тротуару, после чего сбавил шаг и слегка отмяк.

– Ладно, так и быть, – заключил почти благодушно. – С Махоркиными детьми я сам разберусь. Чтоб больше никогда и в голову не приходило играть с властью. Ты с Никитой завтра поговори по-родственному, пообещай уладить дело и отправь домой с миром. Остальное я сделаю. Но впредь запомни: почуют слабину – сожрут с потрохами.

Герой некоторое время опять шел молча и вдруг заговорил совсем другим, надорванным, сдавленным голосом, словно тяжесть нес на плечах:

– Эх, да это разве враг тебе, дядя твой из колхоза?.. Сейчас о другом надо думать. Не завидую я тебе, брат. Вы пришли к власти уже смущенные, неуверенные, слабые. Леня кадры-то по себе подбирает, чтоб, не дай бог, кто не вырвался вперед, чтоб в любой момент подмять можно. Чую, увидите вы побольше, чем мы в войну увидели. При вас и рухнет Советская власть. Уж поверь мне, знаю я своего... однополчанина. Не удержать ему вожжей, а волки уже нагоняют, окружают со всех сторон. Они уже всюду, неуловимые, бесшумные, скалят зубы. Сдадут власть как по команде. И ни один коммунист не выйдет против них с пулеметом. Потому что ни один не знает, в кого стрелять. Партии уже нет, Сережа. Есть игра в нее...