Елена Токарева - Иероглиф

– Тва-арь!

Роман застыл, боясь повернуться. А я поняла, что ситуация свершилась, и сделать ничего нельзя. А впереди предстояло объяснение с отцом.

Я сказала:

– Мама, выйди, я оденусь.

– Я хочу тебя убить, – сказала мама и вышла.

Роман позорно бежал, натянув на голову майку. Я держала мать за руки. А мать кричала:

– Дай мне разглядеть этого Ромео! Я убью его!

…Три дня меня мать не пускала в школу, запирая на ключ мою комнату. И отпирала она меня только вечером, когда приходила с работы. Три дня я ничего не ела. Дуняше, видимо, запретили меня кормить. Я решила, что мать уморит меня голодом.

Я не знаю, что мама сказала отцу, но когда он вернулся из командировки, между нами состоялся разговор. Скосив глаза в сторону от смущения, тщательно подбирая слова, отец огласил вердикт:

– Доча! Сейчас время такое… надо получать образование настоящее, за границей. Тут спонсоры нашлись и предложили отправить тебя в Париж учиться. Хочешь в Париж? Эйфелева башня, французский язык не как в вашей школе, а по-настоящему. А потом в Сорбонну поступишь, на юриста. В общем, мы с мамой решили так – ты поедешь!

При этом отец так выразительно посмотрел на меня, что сердце у меня упало.

Судьба и родительская воля все решали за меня. Самой мне оставалось сделать только одно: заставить Романа страдать и не забывать меня. Но как?

Мать отключила в моей комнате телефон и не давала мне даже поговорить с Машкой, узнать, как дела в классе. В школу я больше не ходила – отец забрал оттуда документы, оставив весь педагогический состав в недоумении, ведь это была лучшая школа города.

Когда я совершенно была уже подавлена голодом и одиночеством, мать пришла ко мне в комнату и, усевшись на мою кровать, обняла меня за плечи.

– Джулия, – сказала она. – Я все понимаю про сексуальную революцию и раннее созревание. Но ведь у тебя дело не в этом. Ты связалась с неподходящим мальчиком. Я все про него и его семью выяснила. Это плохая семья. Они плохо относятся к твоему папе. Ты бы еще дворника себе подыскала на улице и отдалась бы ему.

– Что вы с ним сделали? – заорала я. – Я убью себя, если вы с ним что-то сделали!

– С ним ничего не сделали. Мы не хотим скандала. Газетных статей про развратную дочь большого человека. Глубокомысленных сентенций про бесхозность поколения. Пусть они тренируются на своих детях. Если хочешь знать, я вообще ничего не сказала твоему отцу. Можешь целовать мне руки. Но ты уедешь отсюда и получишь правильное образование. Ты должна чувствовать себя элитой и общаться с подходящим кругом людей. Ты обязана хранить высокий моральный авторитет нашей семьи. Понимаешь? Несчастье, которое случилось с тобой, не должно отразиться на твоей грядущей судьбе. Вдали все забудется.

Я начала торговаться с матерью.

– Дай мне попрощаться с ним и взять у него клятву верности.

– Нет. Ты уедешь безо всякого прощания.

– Мама, я хочу выйти за него замуж. Я его люблю.

– Джулия. Тебе тринадцать, тьфу, пятнадцать лет… Опомнись. Какой замуж? Это смешно.

– Не смешно. Мы подождем несколько лет и поженимся.

– Вы пойдете разными дорогами. Ты – в высший свет, он – в дворницкую. Это запрограммировано в ваших генах. Он – из быдла, то есть из народа, разве ты не видишь? Кто у него отец? Солдафон! Кто мать? Медсестра. Клизьмы ставит за деньги. Задницы вытирает. Вообще-то, Джулия, мы тебя хотим выдать замуж за потомка русского императорского дома. Сообрази разницу. Ощущаешь или надо объяснять?

– Это какого потомка? Того самого Гоги, что ли?

– А что тебе не нравится в том самом Гоги? Красивый, воспитанный и скромный мальчик, который хранит семейную честь.

– Мам, ты сама говорила, а я подслушала, что у этой семьи нет средств. Они живут в Испании как люди среднего класса. А Ромка, может, генералом станет. Он знаешь какой способный? Он самый способный в нашем классе. Он учится на круглые пятерки и идет на золотую медаль.

– Генералом он не станет. У генерала есть свой сын… Что касается средств… иногда титул важнее. Средства будут, если будет власть. Кстати, это очень непросто устроить, чтобы Гоги на тебе женился. Для этого у тебя тоже должен быть титул, соответствующий императорскому дому. Допустим, ты была бы владетельной принцессой…

– Ну, вот видишь, сама же признаешь, что это все авантюра и ваши старческие бредни.

– Нет, не авантюра. Ельцины купили для Татьяны замок, и она вместе с замком получила титул. Правда, этот титул не императорского дома. Но с деньгами сейчас можно все. Отец узнавал: если купить остров с замком – владения какого-нибудь отпрыска императорского дома, то ты становишься владетельной принцессой, то есть вместе с замком к тебе переходит титул. Понимаешь? Тогда ты войдешь в мировую элиту, а не в прихожую Роминой квартиры, чтобы познакомиться с его мамой. Рома твой из народа, в наше время это уже фатально.

– Мама, что такое «из народа»? Разве вы с папой были не из народа? У нас бабушка в Одессе с туалетом во дворе живет.

– Не притворяйся, Джулия, что ты не знаешь правил. Народ – этот тот, кто сам по себе без спроса рождается и сам умирает в безвестности. Как беспородные псы, которые бегают по улицам. Раньше, при Советской власти, для народа были устроены вертикальные лестницы вверх – через образование. Одаренные люди даже, бывало, прорывались в элиту, через науку или через участие в общественной жизни. Как твой отец. Но с этим покончено. Щель закрылась. В наше время образование человеку из народа не поможет. Даже повредит. Претензии образуются, а возможностей нет. Начнет пить. Станет неудачником. Сломается. Как мы объясним обществу, что наша дочь захотела на дно?

Моя мать была непреклонна. Она не допускала даже мысль о том, что наши с Романом судьбы могут еще раз пересечься. Впоследствии, когда я трезво обдумывала эту ситуацию, я поняла, что мать поступила как хозяйка породистой суки, которую на прогулке трахнул дворовый кобель.

Через две недели мать отвезла меня к частному врачу-гинекологу. Гинеколог была симпатичная тетка лет сорока. Она молча мяла мой живот, приветливо мне улыбаясь. Потом сказала: «Вставай». И выписала мне противозачаточные таблетки. С ними я и поехала в Париж. Думаю, если бы я оказалась беременна, то мне сделали бы аборт тут же, в кабинете, заткнули бы рот кляпом, привязали бы к креслу и сделали бы.

Ощущение пережитого унижения сидело во мне как острый гвоздь и доставляло боль в области сердца.

Больше до отъезда в Париж я Романа не видела. Я сидела целыми днями у окна своей комнаты и смотрела во двор. Я надеялась, что Роман появится под окном, и тогда я смогу бросить ему записку. И мы с ним убежим куда-нибудь. А там – глядишь, родители простят нас, и все как-нибудь уладится. Но Роман так и не появился. Зато под моим окном я часто видела прогуливающегося начальника отцовской охраны – Сципиона. Такая у него была кличка. Ее дали охраннику мои одноклассники, которые видели этого огромного дядьку. Он приезжал за мной в школу несколько раз. И я, издеваясь над ним, убегала, даже забиралась на крышу небольшого домика неподалеку от школы и следила оттуда, как охранники бегают по приказу Сципиона, а он им командует: «Осмотреть все парадные! Под машинами посмотреть!»