Елена Токарева - Иероглиф

Пока Юленька, то есть я, лежала в госпитале, Славик все время меня развлекал. То катался под окном на велосипеде с одним колесом – как циркач. То приезжал на ослике, украшенном розовой шляпкой. То пел серенады.

Госпиталь привык к этому идиоту.

К моменту моей выписки из госпиталя Славик сдержал слово, но не то, которое дал папе, а то, которое дал Сципиону: он подарил мне самолет. Это был немецкий А 210, Aquila, легкий двухместный самолетик семиметровой длины. На таких летают по просторам Европы зажиточные профессора европейских университетов, живущие в Швейцарии, а преподающие во Франции или Испании. Максимальная скорость полета у него двести сорок километров в час. И он беспосадочно и без дозаправки может пролетать больше тысячи километров. Самолетик был серебристо-изумрудного цвета, с закрытой герметичной кабиной. Игрушка, а не самолетик.

Я была в восторге! Свой самолетик! Да Господи! Разбиться на своем собственном самолете – это же по-настоящему круто! Об этом написали бы все газеты. Но летали на этом самолете Сципион и сам Славик Ливеншталь. Они летали и веселились, как дети, по окрестностям Лиона и Парижа.

Папа, узнав про самолет, так долго кричал, что убьет Ливеншталя, что тот поверил. И старался не попадаться папе на глаза.

Сципион прочно взял Славика Ливеншталя в свои лапы. Главное было, отвезя мое тело в школу (теперь я уже не жила в интернате), застукать Славика дома, пока он не удрал в притон.

Обычно Сципион звонил своему подопечному часов в одиннадцать утра, прямо из машины. Славик радостно рапортовал:

– Счас я очень занят. Счас освобожусь – позвоню. – Это значило, что Славик ушел в виртуальное казино.

Славик, ежели ему было лень ползти в игорный притон, играл виртуально. Везло ему поразительно. По стопроцентной формуле: дуракам – счастье.

Но Сципион уже понял, что Славик разбазарит все деньги, которые зарабатывает его жена на тягловой авиации, и решил повернуть поток в привычное для себя русло. А русло это было узкое, сырое и темное. Иначе говоря, сыскное и компроматное.

С утра он командовал Славику, куда они пойдут, куда полетят и что будут делать. Ливеншталь, радостный щенок, лаял у ног Сципиона, будто у ног хозяина, и крутил хвостом. Для Ливеншталя это было огромное благо – обрести руководителя. Потому что он хотел только играть в опасные игры, а в остальное время, если ему не подсунуть экстримальное занятие, он погружался в прострацию и нюхал кокаин.

Конечно, во многом их взгляды на жизнь расходились. Славик с утра хотел выпить шампанского и ехать играть в карты в какой-нибудь притон погрязнее.

А Сципион, как человек, который все время служил то государству, то хозяину, почувствовал, что настал его час заняться бизнесом и подумать о своем будущем. Работа возле меня была непыльная. А Славика ему послал его Бог.

Сципион понимал, что странная жизнь в Париже не продлится вечно, и готовиться надо к тяжелым трудовым будням на родине. И подготовиться ему хотелось как можно лучше. Чтобы в глубоких трюмах лежал хотя бы пятилетний «запас пресной воды и продовольствия», а проще говоря, «бабла». Чтобы под рукой всегда был человек, способный своими деньгами рискнуть за твой бизнес, а Сципион собирался поставить свой бизнес на широкую ногу. И таким банкиром и кассиром Сципион собирался сделать Славика Ливеншталя. В глубоко скрываемых планах Сципиона стояло пунктом первым – никогда не удаляться от Славика более чем на метр. Держать его при себе как кошелек. Ни на секунду не выпускать из вида. Главное было парализовать волю Славика, Сципион не собирался оставлять Славика одного в Париже. Как только шеф, то есть папа, даст сигнал переезжать в Россию, Сципион поедет, а с ним на родину вернется Славик.

Пока приходилось торчать в Париже, Сципион проводил в отношении Славика предварительные оперативно-следственные мероприятия – он искал на него компромат, чтобы иметь на доброго друга узду и нагонять на него тревогу и неуверенность.

К сожалению Сципиона, Славик был полный кретин, к серьезному бизнесу не способный. И потому серьезных прегрешений за ним не числилось, – так, две автомобильные аварии с тяжелым ущербом для пострадавших граждан, и это все – потому что он ничего в жизни не делал и ни к чему, кроме как к минутному удовольствию, не стремился. Одни и те же занятия ему быстро надоедали, как ребенку двух-трех лет, и Сципион своротил мозг, придумывая Славику все новые опасные развлечения. Иногда он принимался вправлять Славику мозги. Он рассказывал ему, как надо создавать правильный бизнес. Ливеншталь слушал пять минут. Делал серьезное лицо. Задавал вопросы. На следующий день Сципион между делом сам задавал Ливеншталю наводящий вопросик, чтобы закрепить пройденное. Но Славик уже ничего не помнил. Информация проходила сквозь его мозг, как свекла проходит через желудок, стремясь в дальнейшем выйти с другого конца. У Ливеншталя редкий мозг, он не понимает значения многих слов, все слова, произнесенные им самим и другими людьми, его мозг оценивает как полную ерунду, и Славик уверен, что за каждым словом не стоит ничего, одно лишь желание произвести впечатление.

Для меня встреча с этим милым дурачком Славиком оказалась роковой. Славик был тот самый воробей, который клюнул меня в голову… и, как там поется в песне, «он ее, голубушку, шмяк-шмяк-шмяк». Зато для Сципиона встреча со Славой Ливеншталем оказалась счастливым поворотным пунктом в судьбе. Сципион открыл Агентство на деньги Ливеншталя.

Мне как девушке полагалось ходить вокруг да около Чайна-тауна. Ждать, когда умные люди скомандуют вползать в его чертоги. Мир не открывается приличной девушке весь и сразу, девушку должны ввести в мир под белы руки мужчины или престарелая мать, что, впрочем, намного ниже рангом.

Моя «няня» Сципион обещал подогнать мне учителя китайского языка. Китайский учитель был необходим, чтобы подготовиться к поступлению в университет на китайское отделение. И это будет моя первая ступень на пути в тот самый сверкающий мир.

И вот раздался звонок в дверь, и, прильнув к глазку, я увидела, что на лестничной клетке Сципион стоит не один – с ним рядом стоит аккуратнейший китайский мальчик. Мальчик оказался обладателем скуластого, резко очерченного лица. Особо выделялись его губы – они были в форме лука.

Я открыла дверь, и они вошли. Мальчик был очень худ и чуть сутул. Пиджак на нем сидел не плотно, а слегка болтался. Волосы его были чем-то напомажены и разделялись пробором. Наверное, от природы его волосы предназначены были стоять стоймя, но это чем-то его не устраивало, и он их пригладил. Галстучек на шее мальчика был повязан аккуратным тугим узлом, без всякого кокетства. Китаец – он и есть китаец. Я видела в Париже много китайцев, и офисные китайцы все были вот такие. А уличные китайцы были другие: у них дыбом стояли волосы, и на них были широкие штаны. У этого брюки были прямые, ботиночки начищены. В руках – портфельчик.