Дорис Лессинг - Марта Квест

— Газеты — это главное, — шутливо заметил он, — но надо, чтоб они были абсолютно беспристрастны — только такими источниками и следует пользоваться.

Произнес он все это, как бы посмеиваясь над самим собой, а также над тем, что какую-нибудь газету или вообще что бы то ни было можно принимать всерьез.

— Я… я читаю «Обсервер», — призналась Марта, понимая, что он подразумевает не местные газеты.

Мужчины невольно переглянулись, и мистер Пайкрофт с упреком сказал:

— Но, мисс Квест, вы, конечно…

— Да ведь мне никто никогда не говорил, какие именно газеты надо читать, — вспыхнув, поспешила сказать Марта.

Услышав, что к ним обращаются за помощью, мужчины заулыбались и покровительственно заявили, что этой беде легко помочь. Мистер Пайкрофт взял журнал, лежавший подле него на траве, и, извинившись за то, что бумага отсырела, протянул его Марте.

— Я думаю, вам не захочется читать ничего другого, — заметил он.

Марта поблагодарила и стала прощаться: не надо провожать ее, она пойдет домой пешком. Но мистер Пайкрофт и слышать об этом не хотел. Марта еще раз со всеми попрощалась и вместе с ним направилась к машине.

В машине Марта развернула журнал и увидела название: «Нью стейтсмен энд нейшн». Название было знакомое: местная газета часто упоминала его, когда хотела припугнуть своих читателей ссылкой на полное отсутствие каких-либо устоев. И слова, из которых оно состояло, звучали такой же крамолой, как «фабианец» или «коммунист». Марта с теплым чувством смотрела на журнал — так смотрят на человека, о котором много слышали от друзей. Она стала с любопытством листать его.

— А вот и наша Джесмайн, — услышала она голос мистера Пайкрофта, и машина остановилась под деревом.

Навстречу им неторопливо шла маленькая темноволосая девушка в оранжевых брюках и малиновом джемпере. На первый взгляд ее можно было принять за ребенка: миниатюрная фигурка, вся головка в черных локонах, стянутых лентой. Но шла она уверенным твердым шагом взрослого человека, а в осанке ее чувствовалось сознание собственного достоинства.

— Наша Джесмайн никогда не торопится, — со смехом заметил мистер Пайкрофт.

В его смехе сквозила ирония, и Марта в свою очередь не без иронии подумала, что каждый из членов этой группы, видимо, считает всех остальных смешными и с трудом выносит их. Наконец Джесмайн подошла к дверце автомобиля и изрекла: «Хо!» Это странное приветствие прозвучало тем более необычно, что произнесено оно было самым серьезным тоном, как будто она вежливо сказала: «Здравствуйте!» Затем, повернувшись к Марте, она небрежно и высокомерно обронила:

— А, привет, вот и вы наконец!

И сообщила насчет ближайшего собрания. По-видимому, она была секретарем группы и считала нужным держаться в рамках чисто деловых отношений, ибо, сказав мистеру Пайкрофту о том, что у нее неприятности с прессой (тот сразу понял, в чем дело, и небрежно кивнул) и что эти реакционеры доконают ее, она со словами «ну, я страшно спешу» кивнула на прощанье и медленными твердыми шажками удалилась.

— Наша Джесмайн сейчас особенно чудит: ведь предмет ее великой любви отбыл в Испанию, — заметил, включая мотор, мистер Пайкрофт таким тоном, в котором недвусмысленно звучала ирония. Марта совсем растерялась. Уж если Абрахам не заслуживает одобрения, тогда кто же заслуживает?

— Вам не нравится Абрахам? — как-то по-детски спросила она.

Мистер Пайкрофт покосился на нее и тут же начал восторженно превозносить Аба — это-де чудесный парень, необычайно умный.

— Впрочем, — тут же добавил он своим обычным небрежным, насмешливым тоном, — нынче очень просто прослыть героем: достаточно поехать в Испанию.

Он снова посмотрел на Марту, как бы приглашая ее посмеяться вместе с ним, но она забилась в угол машины и уткнулась подбородком в свой шарф, точно ей было холодно; глаза ее были опущены, она недоуменно хмурилась.

Он молчал, выжидая, когда к ней вернется ее обычная самоуверенность и он опять увидит в ней взрослую молодую особу, ибо эта упрямая девчонка, сидевшая с ним рядом, была ему вовсе не по вкусу.

Что до Марты, то она вдруг поняла, что мистер Пайкрофт ей глубоко несимпатичен. «Все они такие, эти старики…» — угрюмо подумала она. И с чувством симпатии вспомнила Джесмайн, которая была влюблена в героя.

Наконец они подъехали к дому, где жила Марта; она открыла дверцу машины и уже собиралась выйти, вежливо поблагодарив своего спутника, как вдруг он спросил:

— Вы не согласились бы как-нибудь вечерком поужинать со мной?

Ее поразило смущенное и вместе с тем умоляющее выражение его лица. Она вспыхнула и торопливо ответила:

— Мы же, вероятно, будем встречаться на собраниях — и побежала к дому, твердя про себя: «Гнусный старик». Она так и не обернулась, лишь услышала, как после долгой паузы заскрежетали тормоза машины. «Омерзительный, грязный, противный», — со злостью твердила она, уже очутившись у себя в комнате; бедный мистер Пайкрофт казался ей типичным старым развратником. Но в руке у нее был журнал «Нью стейтсмен», и Марта, подойдя к телефону, попросила передать миссис Андерсон, что она заболела и не сможет поехать с Донаваном на вечеринку.

Затем она легла в постель и стала читать журнал; она уже решила прекратить подписку на «Обсервер» и выписать вместо него «Нью стейтсмен». Пожалуй, будет неправильным сказать, что она читала его, ибо, к сожалению, лишь немногие люди действительно читают журналы, газеты и даже книги. По мере того как Марта переворачивала страницы и содержание печатных строк без всякого усилия проникало в ее сознание, на душе у нее становилось все теплее и спокойнее — ведь здесь говорилось как о чем-то давно известном о тех идеях, которые она защищала долгие годы, пугаясь собственной дерзости. А сейчас она точно окунулась в родную среду, почувствовала себя членом какого-то братства. Отложив журнал, она не смогла бы толком сказать, о чем же она читала, какие факты были там изложены, и все-таки блаженно вздохнула, вытянулась на кровати, стала грызть шоколад и мечтать о большом городе — не важно каком, ибо это мог быть и Лондон, и Нью-Йорк, и Париж, и даже Москва, как они описаны у больших писателей; и в этом городе жили люди, в которых не было ничего лживого, циничного, унижающего (как у мужчин, которых она видела сегодня днем), не было суетливости и напористости (как у тех женщин), — то были люди, тепло и искренне относящиеся друг к другу.

Эта мечта переросла в другую, давнюю и заветную мечту Марты о золотом городе, — до сих пор ей представлялось, что он находится где-то между их домом и Дамфризовыми холмами (пока что тут жили африкандеры), мечту о городе с белыми колоннами и широкими улицами, обсаженными рядами деревьев, о прекрасном городе с четырьмя воротами, где белые, черные и коричневые люди живут как равные, где нет места ненависти и насилию.