Дорис Лессинг - Марта Квест

Марта легла спать, убеждая себя, что любит Адольфа, что он умный (второе, по ее мнению, должно непременно сопутствовать первому), что он во всех отношениях лучше молодых людей из Спортивного клуба. А все-таки ей почему-то хотелось плакать, и, возмутившись, она подавила слезы.

Каждый вечер они ездили в «Король клубов»: в этом убогом месте, оглушенный бренди и завываниями радиолы, Адольф, по-видимому, чувствовал себя лучше, чем где бы то ни было. Миссис Спор относилась к нему с ласковой снисходительностью; официанты, привыкшие получать от него чаевые, спешили к его столу и приносили все, что он хотел. Адольф был очень щедр. Марте, привыкшей к неприкрытой скаредности Донавана, их ужины казались поистине королевскими. Тем не менее вскоре она стала упрашивать его не тратить на нее столько денег. Ведь он был всего лишь старшим клерком в суде и едва ли получал большое жалованье, однако он задаривал ее коробками шоколада и шелковыми чулками и сердился, когда она стеснялась их брать.

Новый год они встречали у него: лежали в постели и ели шоколад. Оба молчали, так как накануне вечером поссорились. Он раскритиковал ее цветастое вечернее платье, и притом так, что это не могло не разозлить ее, хотя она отлично знала, что платье действительно крикливое. Если бы он просто посмеялся над тем, что она сделала неудачный выбор, она бы еще стерпела. Но когда он, доставив ее домой, сказал, что платье надо сузить, и, для наглядности, обтянул ей бедра — это было уж слишком.

— Ты хочешь, чтоб я была похожа на уличную девку, — возмущенно сказала она, а он в ответ назвал ее ханжой. Тогда она спросила, как, по его мнению, она должна выглядеть. И он привел в качестве примера Стеллу Метьюз. — Ах вот оно что, — понимающе кивнула Марта. До сих пор она не считала, что у Стеллы дурной вкус, но сейчас она вдруг пришла к этому выводу, и он показался ей настолько бесспорным, что она даже поссорилась с Адольфом. И они расстались как чужие.

Правда, утром они наверстали упущенное: он держался как завоеватель, не терпящий возражений, а она чувствовала себя виноватой, хотя и не могла бы сказать почему.

Потом она снова попыталась вызвать его на разговор о его детстве в большом южном городе, но он отвечал односложно. Наступило долгое молчание. Внезапно он спросил, была ли она близка с Донаваном. Марта рассмеялась: он же отлично знает, что нет.

Но когда они сошлись, она уже не была девушкой, язвительно продолжал Адольф. Она с укоризной возразила, что он должен помнить, как ей было больно в тот первый раз. А откуда это должно быть ему известно? — грубо спросил он. Марта была так возмущена, что слова не могла вымолвить; она лежала отвернувшись, и он принялся поддразнивать ее — грубовато и в то же время заискивающе, надеясь вернуть ей хорошее расположение духа.

— А все-таки скажи, ты была близка с Донаваном? — внезапно спросил он, точно его кто-то тянул за язык. — Я не буду сердиться.

Несмотря на всю свою злость и ощущение несправедливой обиды, Марта от души расхохоталась — до того нелепой показалась ей мысль о близости с Донаваном; Адольф же возмущенно стал доказывать, что Донаван в ее вкусе, а он, Адольф, нет.

— Да, конечно, раз ты сам это признаешь, — холодно заметила Марта, и теперь уже, сколько Адольф ни старался, ему так и не удалось привести ее в хорошее настроение.

В пять часов вечера, когда он предложил ей пойти пообедать, она сказала, что поедет домой: надо же когда-нибудь лечь спать пораньше — хоть «для разнообразия». И вообще теперь, когда новогодние праздники прошли, они не смогут так часто видеться — ей надо взяться за занятия в Политехническом, торопливо добавила она.

— Правильно, — сказал он, слегка скрипнув зубами, и злобно посмотрел на нее. — Я знал, что тебя не надолго хватит.

— Но я ведь буду занята только до семи, а после семи я каждый вечер свободна, — поспешила его успокоить Марта, испугавшись гневного блеска в его глазах.

И вот каждый вечер в семь часов он ждал ее в своей машине. Она появлялась веселая, благодарная ему за то, что он так терпеливо ждет ее. Но эта благодарность быстро исчезала, сменяясь возмущением от его бесконечных расспросов про ее преподавателя, мистера Скайя. А он интересный? И он, конечно, ухаживает за ней?

Когда Марта наконец мрачно умолкала, Адольф спрашивал, куда бы ей хотелось сегодня пойти. Это всегда ставило ее в тупик, и она с сожалением вспоминала про Донавана: тот просто сообщал ей, что они пойдут туда-то. Она отвечала Адольфу, что ей все равно, после чего оба долго ни на чем не могли остановиться, точно два спорщика, которые никак не могут прийти к согласию, и каждый старался уверить другого, что ему совершенно безразлично, как они будут развлекаться. Под конец она поспешно соглашалась с первым же его предложением, например: не хочет ли она поехать к Макграту и выпить чего-нибудь? Или, может быть, она предпочитает ночной клуб? Эта готовность Адольфа исполнять все ее желания почему-то задевала Марту, точно он этим оскорблял ее. В кино, увлекшись фильмом, она вдруг чувствовала, что он смотрит на нее, поворачивалась — да, в самом деле, он сидел боком к экрану и с улыбкой смотрел на нее.

— Почему ты не смотришь фильм, тебе не нравится? — кокетливо спрашивала она.

А он отвечал:

— Мне нравится смотреть на тебя.

Это льстило и в то же время смущало ее: почему он так носится с ней, вечно боится испортить ей настроение и совсем не считается с собой?

Словом, они все хуже ладили друг с другом, кроме тех минут, когда, насладившись любовью, она тихо лежала с ним рядом, покорная и по-детски трогательная. Она говорила тогда, что любит его, и еще много такого, о чем ей позднее было неловко вспоминать. Но, лежа рядом с этим теплым, гладким телом, которое, как видно, обладало такой властью над ней, она испытывала порывы нежности, и ей так хотелось, чтобы это чувство жило в ней постоянно, чтобы в их отношениях не было тягостных минут. Однажды она пролепетала, сама не сознавая, что говорит:

— Мне бы очень хотелось иметь от тебя детей.

— За чем же дело стало? — иронически осведомился он.

Она обиделась: в ту минуту она говорила вполне искренно.

Он невесело рассмеялся и сказал, что у него никогда не будет детей.

— Но почему? — спросила она, и ей стало очень стыдно, ибо он уже успел разрушить то чувство, которое побудило ее начать разговор.

Женщины, которые ему нравятся, никогда не согласятся выйти замуж за «такого, как он», отрезал Адольф. Горечь этих слов тронула Марту; она принялась его успокаивать, разубеждать. Но на следующий день он заметил:

— Интересно, как-то сложится у тебя жизнь? И что с нами обоими будет лет через десять?

Мучительное предчувствие грозящей утраты и непрочности настоящего охватило Марту — уж очень тепло и задушевно сказал он это.