Олег Рой - Амальгама счастья

Она почти задремала, расслабившись в удобной позе, хотя понимала, конечно, что засыпать здесь нельзя и через пару минут нужно будет вернуться к гостям. Балансируя на зыбкой грани сна и бодрствования, то проваливаясь в усталое забытье, то резко вскидываясь и возвращаясь в реальность, девушка ощутила вдруг сквозь пелену полуприкрытых ресниц чье-то присутствие в комнате, почувствовала рядом с собой другого человека и, услышав звучание голоса, не сразу поняла, кому он принадлежит, хотя тембр и интонации показались ей знакомыми.

– Да, я здесь один. Нет, меня уверяли, что это невозможно… Конечно, я могу разговаривать. Завтра? Нет, это нужно решить прямо сейчас, Иван Алексеич… Да говорю же, один, в пустой комнате и даже с закрытой дверью, – и, словно в доказательство сказанного, громко хлопнула дверь, и в помещении стало еще темнее, чем раньше.

По прозвучавшему имени-отчеству было ясно, что кто-то говорит с президентом банка. Но его ведь не было на открытии галереи… И почему так отрывочны фразы, почему звучит монолог, думала Даша, машинально отключаясь от смысла произносимых слов и быстро стряхивая с себя остатки расслабленной дремоты. Ах да, сообразила она вдруг, это же разговор по мобильному, потому и ответов не слышно… И она приготовилась встать, обнаруживая свое присутствие. Но следующая невольно подслушанная фраза, содержавшая ее собственную фамилию, заставила ее замереть.

– Его интересует именно Смольникова. Да нет, ничего особенного, симпатичная мордочка, стройные ножки и повышенный гонор интеллектуалки… По мне – так хуже таких женщин ничего нет, с ними одни хлопоты. Да и приятель мне как-то говорил, что у нее тяжелый характер… уж он-то точно знает. Но ничего не поделаешь, этой девочке сделали паблисити в красивом журнале (уверяет, кстати, что сама она здесь ни при чем), и наш с вами общий друг заинтересовался ею еще до нынешнего вечера. Кстати, он и попросил, чтобы она была сегодня непременно на этом открытии…

Модуляции голоса по-прежнему невидимого для Даши человека сделались интимно-игривыми, и она наконец поняла, кому они принадлежат. Не узнать интонаций Никиты Клонова она могла только спросонья, застигнутая врасплох, теперь же это было практически невозможно. И, конечно же, самым правильным было бы немедленно выйти из своего кожаного укрытия, волей случая превратившегося для нее в ловушку. Но Даша отчего-то чувствовала себя почти парализованной, ее воля и психика словно окостенели – так, вероятно, ощущает себя кролик перед удавом, и, надо сказать, ощущения эти, с которыми она не могла справиться, девушке совсем не понравились.

Она аккуратно выглянула из-за спинки кресла и увидела действительно собственного начальника, который стоял спиной к ней, широко расставив ноги, перед наглухо закрытой дверью в комнату и, говоря по мобильнику, внимательно разглядывал свое отражение в большом зеркале, украшавшем вход в офис. Если б он не строил так увлеченно гримасы, поглаживая и похлопывая себя по щекам и изучая свое лицо почти с маниакальным самолюбованием, то, скорее всего, заметил бы Дашу или по крайней мере инстинктивно уловил в кабинете человеческое присутствие. Однако его нарциссизм помешал ему быть собранным и внимательным. А может быть, просто все зеркала в мире стали теперь Дашиными сторонниками и помогали ей в трудных ситуациях, как могли и умели, со всею доступной им заботливостью…

А разговор тем временем продолжался.

– Ну да, – говорил начальник, – разумеется. Если его благосклонность можно купить таким стандартным способом, то нам с вами это только на руку. Что? Смольникова?.. Что значит – не захочет?! Ну, слава богу, ей не семнадцать лет… Сколько на самом деле? По-моему, двадцать семь. Конечно, старовата, но о вкусах не спорят, и выглядит она моложе. Такая, если помните, сексапильная блондиночка… – Он гадко хихикнул, и Даша невольно поежилась, чувствуя, как в темноте запылали от унижения ее щеки и как просится на уста немедленная отповедь, которой хотелось бы ответить наглецу… Как глупо она попалась!

А Клонов уже завершал переговоры:

– Значит, я сам скажу ей об этом. Прямо сегодня и отправим их… помолясь. Вы ж понимаете, одно его слово – и обслуживание этих счетов у нас, считайте, в кармане. Ну, вы сами понимаете: крупная государственная служба, выплата пособий, дотации, расходы на переобучение. Это ж какая уйма денег! Мы уже столько лет бьемся над тем, чтобы заполучить их в свои клиенты! Упускать такую возможность было бы безумием, а одни только бабки он не хочет. К тому же, если подложить ему Смольникову, то он не только будет нам обязанным за… ну, скажем, исполнение своего каприза, но и окажется у нас под колпаком. Что? Вы думаете, она заартачится?.. Ну, Иван Алексеевич, вы что, не знаете человеческую породу? Пусть только попробует. Выпру с такими рекомендациями, что больше ее ни одна приличная фирма на работу не возьмет. Что значит «рекомендации в России не имеют значения»?.. Обижаете, товарищ. Или у меня мало знакомств по Москве, или не умею работать с персоналом?.. В общем, если она не совсем глупа, спорить не станет. Значит, благословляете?.. Тогда с богом. До связи.

Он быстро закашлялся, телефон пискнул, отключаясь, раздался звук льющейся жидкости – Даша, как и все в их отделе, знала привычку начальника всегда носить с собой дорогую кожаную флягу с отменным коньяком, – потом где-то совсем рядом с ней раздались шаги, и девушка испуганным движением вжалась в кресло, точно желая стать совсем невидимой. Однако темный угол, напичканный оргтехникой, явно не привлек внимания Клонова, и вскоре в комнате опять хлопнула дверь, а Даша смогла наконец расслабиться и перевести дух.

Она сидела, откинувшись на высокую мягкую спинку, сжав виски руками и пытаясь сконцентрироваться, чтобы заставить сознание работать четко и логично. Пожалуй, в такой ситуации, в подобном месиве цинизма и расчетливой подлости, ей бывать еще не приходилось. Дождались! Приехали!.. Нет, разумеется, Даша не собиралась делать вид, что она впервые в жизни слышит о методах подкупа чиновников, о продажной любви и способах сбора компромата, но до сих пор все эти вещи существовали как бы параллельно ее собственной жизни и к ней, Даше Смольниковой, никак не имели прямого отношения. Девочки, шеренгами дежурящие вдоль Тверской; пленка, запечатлевшая человека, похожего на генерального прокурора России; повсеместно распространенные способы добывания кредитов, заказов и формы оплаты чиновничьей благосклонности – и Дашин личный мирок, Дашины книги, картины и музыка, нежная привязанность к бабушке и маме Лене, отношения с мужчинами, любившими ее (девушку передернуло, когда она вспомнила слова Клонова о «приятеле, говорившем о ее тяжелом характере»)… словом, эти две реальности никак не пересекались, не сочетались, не складывались вместе, и она твердо знала, что и не позволит смешать их в единое целое. Даже если какие-то мгновения ее жизни и были ошибкой или иллюзией, все равно их нельзя было сложить в одну мозаику с подкупом, проституцией или мошенничеством. Это были звенья другой цепи, и таковыми они и должны были оставаться.