Марта Кетро - Справочник по уходу и возвращению

– Какой супчик?! Мне голосовать!

– Еще чего, свяжу полотенцами.

– Что бы ты понимал, космополит понаехавший, Россия пропадает!

– Не переживай, – говорит, – с ней все хорошо. Россию уже продали и купили, кто ж ей теперь даст пропасть, собственность же. Чайку принести?

– Ах нет.

– Секс? Апельсинчик? Курочки хочешь?

– Ничто мне не мило, – я присаживаюсь в подушках и протягиваю бледную слабую руку, – братья и сестры, социалистическое отечество в опасности, а мне так плохо…

Махнул рукой, ушел на работу, но, видимо, по дороге настучал куда следует, потому что через полчаса мне позвонил папа.

– Ты, говорят, голосовать собралась, больная?

– Ага.

– Никогда не ходила же. С чего бы?

– Потому что эти выборы могут оказаться последними!

– Ну уж, не настолько тебе плохо. Или настолько? – Тут он испугался.

– Я имею в виду, для страны.

– Вон президентские скоро, не переживай, на них сходишь.

– Ах, это уже будет чистая формальность, как за Брежнева. В Думе будет одна партия!

– Ну, четыре будет. А ты за кого собралась?

– ( Застенчиво. ) За «Яблоко».

– За оппозицию?! Ты слышишь?! ( Маме. ) За «Яблоко» она собралась! ( Мама в трубке: «Ой! Доченька!») Дома сиди, лечись!

Я собиралась, честное слово. Думала, встану завтра и побегу, вся в мехах и чахоточном жару, сначала на метро, потом час на электричке, а потом всего ничего на автобусе, и вот он, гражданский долг. Но нет, утром не смогла подняться, кашляла, как белый боевой слон. Когда он, раненый, падает, подогнув передние ноги, заваливается набок, и попонка с домиком съезжает со спины; на губах его кровавая пена, он кашляет – так, что выпускает газы, и пролетающая над ним стая дроздов с глухим стуком падает на землю – и тихо шепчет: «О, Ганеша, can I fulfil my civic duty tomorrow?»

Позвонила подруга, доложила:

– Мы с мужем сходили, проголосовали. За «Яблоко», как ты и хотела. Тебе лучше? – Видимо, слухи о моей странной болезни распространились со скоростью слоновьих ветров. Я испытала двойственные чувства. С одной стороны, мое политическое завещание было услышано, а с другой – ощутила себя мошенником Коровьевым:

«…Первым долгом следует кричать: «Караул!»… А ну, давайте вместе! Разом! – И тут регент разинул пасть. Растерявшийся Иван послушался шуткаря-регента и крикнул «Караул!», а регент его надул, ничего не крикнул.

Одинокий, хриплый крик Ивана хороших результатов не принес».

Весенние женщины имеют особый гордый и глупый вид – можно подумать, на них нет трусов. На самом деле, у каждой припасен секрет: у одной лифчик кружевной, другая надела чулки, и ветер холодит былые ляжки, а у третьей всего лишь новая помада в сумочке, – но лица при этом такие, будто у них под юбкой все тайны мира.

Я тоже хожу хитрая, но мой секрет проще других, совсем на поверхности – красная сумка: красная, как поротая попа, натуральная, как морковка с нашей дачи, и стоит, как много килограммов икры соответствующего цвета. И замок, как на наручниках.

Прогуливалась по Народному ополчению и на ступеньках, ведущих в «М-видео», увидела небольшую девушку, держащую под уздцы гнедого сумеречного жеребца, – побирались они там, «накормконю», а никакая не галлюцинация. А уже у самого метро, на той же улице, меня обогнал большой бритый мужчина в кожаной куртке, который нес, жестко держа за гриву, изящную белую кобылицу. Росту в ней было 20 сантиметров, но пропорции все, как у настоящей. И эти двое тоже вполне реальны, ну надо же.

Встретила на Театральной небольшую толпу толстеньких, жизнерадостных и активных эмо. Сто пудов эмо – волосы характерно покрашены и нарочито засосулены, челки, значки, розовые детали на черном. Но при этом разрумянились: ржут, дерутся сумками и скандируют непонятное, хотя «няку» я опознала. Хотела было, по праву взрослого, заметившего непорядок, подойти и спросить строго, почему не плачут, но побоялась, что поколотят. Мне кажется, это противоестественно – быть избитой эмами. Все-таки щедра к нам, грешникам, земля русская, даже эмо у нас жируют.

Около «Детского мира» разговаривали две женщины, при этом одна все время почесывала за ухом плюшевого медведя с этикеткой.

Старушка грозила лающей таксе: «Замолчи, а то уши надеру». Собака не унялась и была наказана. У меня прямо сердце зашлось от такой неполиткорректности: таскать таксу за уши – это все равно, что картавого заставлять мое имя выговаривать. Ну понятно же, что лопухи до пола, но нужно быть деликатными, нельзя вот так по-больному. У нее же травма будет на всю жизнь.

Впереди меня шла женщина в голубой куртке и маленькая девочка – в розовой. Начался редкий дождь, я подумала: «Надо накинуть ей капюшон», и ее мама тоже так подумала. И они шли впереди, голубая и розовая, и женщина держала в левой руке сигарету, изредка затягивалась, выпуская в сторону дым, а девочка – в правой – пластиковую трубочку, и маминым движением иногда подносила ее к губам и выдувала мыльные пузыри.

Возвращалась тихонечко, по-стариковски держась за стены и глядя под ноги, чтоб, не дай бог, в ямку не ступить, не запнуться и не разбить личико. И вдруг вижу, что-то черненькое на земле белеется, изумрудом отливает – перышко! Длинное, сантиметров 25, для вороны легкое, для голубя слишком большое, а главное, зеленое, только на кончике в фиолетовый отдает. И не петушье – мне ли петухов не знать? В связи с этим задумалась: что за большая зеленая хрень летает около моего дома? Птеродактиль? Ктулху? Секретный военный вертолет?

Мне это важно, потому что грусть моя такова, что вставила бы это перо в попу, да и улетела на небеса, но боюсь в фазана превратиться или еще во что – а ведь я лебедушка…

Была в литинституте, много думала, а в пять утра неожиданно осознала, что самое яркое впечатление дня было вот какое: после семинара спустилась в дамскую комнату, заглянула в одну из кабинок и увидела в фаянсовой чаше унитаза огромную, как торт, кучу дерьма. Аккуратно закрыла дверь, потрясенная простой мыслью – надо же, это все сделала девушка! Литератор! И до самого дома пыталась в уме реконструировать по куче ее образ – внешность, характер, стиль письма. Выходила во всех отношениях впечатляющая и одаренная особа.

С особой нежностью вспоминаю англичанку, которая вела группу для дебилов, политкорректно называемых «начинающими». Она, пышная и подвижная, нас очень жалела и объясняла как-то особенно мягко.

– Над некоторыми заданиями в учебнике нарисован котик. Вот такой, – быстро рисует знак бесконечности на четырех запятых, сзади – палочка. Продолжает писать нерусские буковки, нервно косясь на котика. Неожиданно всплескивает руками: