Владимир Нестеренко - Огненное погребение

НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Совершенно верно. Артур любил, когда никто целой картинки не видит, кроме него, разумеется. Будем друг друга дополнять, пока всей ситуацией не овладеем. А с Любой нужно поговорить, объяснить ей. Дело в том, что участки под застройку – не факт что выделены. То есть деньги Артур уплатил, а вот документы, решения – должен был получить на днях. Никто не отзвонился, ни Костомаров, ни помощники его, ни адвокат этот, Левандовский. На похороны никто не пришел.

САША: Правильно. Я тоже на похоронах думал, где это они все. Ни из «ЕСД» никого, ни Феликса Борисовича.

А я, считай, каждый день к ним ездил, то документы, то еще что.

НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Понятно. Артур успешно все продал, и на новый цикл, на скупку. За неделю до смерти. Вот они и ждут, кто к ним за деньгами придет.

Крым, сторожка санатория, ночь.

В сторожке мебель обшарпанная и старая, стол, стул, топчан с подушкой и одеялом, дисковый телефон. На столе початая бутылка водки, закуска на газете, банка консервов, помидор. У входа вешалка с алюминиевыми крючками, на ней висит резиновая дубинка. На спинках двух стульев натянута сеть, Андрей возится с ней, чинит, разговаривая сам с собой. Дверь в сторожку открыта.

АНДРЕЙ: Блядь, еще две дырки. Что здесь плавает, чтобы таких дыр навертеть? Плавает по дну, хуй поймаешь хоть одну… Ну а что было делать? В международном розыске, и урки тоже, не разобравшись (передразнивает кого-то): «Кровь воровская на руках, под лед беспредельную рожу». Как Зорро балабановский – джихад РУБОПу объявить? Или подсесть где-нибудь, в Киеве, например? Лет на пять. Вон, Кабан подсел, во что превратился. А был красавец. На суде сказал, мол, искренне сожалеет, что пистолет заклинило. В качестве последнего слова…

Раздается лай собаки. Андрей очень быстро гасит свет, одновременно снимает с вешалки дубинку и, со гнувшись, выскальзывает из сторожки. К воротам подъезжает автомобиль, его не видно, свет фар слепит. Автомобиль сигналит несколько раз, затем раздается пьяный голос Директора санатория, похоже, он принадлежит отставнику, военному пенсионеру, начальственный голос человека, привыкшего командовать.

ДИРЕКТОР: Сторож! Ты где? Хоронько! Сторож!

Из тени появляется Андрей, открывает калитку.

Директор санатория подходит к Андрею, видны два силуэта в свете фар.

Хоронько, я, блядь, сколько ждать буду?

АНДРЕЙ: Добрый вечер, Антон Петрович!

ДИРЕКТОР: Я в следующий раз сигналить не буду, понял? Зайду да из ведра оболью. Помоями. Понял, нет?

АНДРЕЙ: Все шутите, Антон Петрович.

ДИРЕКТОР: Не шучу. Понял, Хоронько? На голову надену.

АНДРЕЙ (другим тоном, недобро): Нет у меня помоев. Разве что с собой привезешь.

ДИРЕКТОР: Ты на работе – значит, работай. А не спи, блядь. Понял?

АНДРЕЙ: Да я давно понял.

ДИРЕКТОР: Вот так вот. Открывай.

Андрей открывает створку ворот, машина заезжает на территорию, виден водитель и две женщины на заднем сиденье. Андрей закрывает ворота и смотрит вслед автомобилю.

АНДРЕЙ: Эх, Тоша, опасный ты человек. Самоликвидатор. (Собаке.) Строгий у нас хозяин, Эльза. Страшный. А если нос ему отрезать, так вообще в ужасах можно будет снимать.

Андрей возвращается в строжку, пытается снова вернуться к починке сети, потом внезапно сгребает сеть и швыряет ее в угол.

На хуй это макраме колхозное.

Ресторан, столик, отделенный от зала небольшой перегородкой. За столом сидят Алексей Степанович и Николай Михайлович.

НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Вот пусть она и предпринимает меры по взысканию. А мы посмотрим.

АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: На что посмотрим?

НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Посмотрим, чем закончится. И поможем распорядиться полученными деньгами.

АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Смеешься?

НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Почему? Может, и взыщет что-нибудь. А может быть, сгинет в свой Владимир или еще куда. Скажи, Леша, ты что-то теряешь?

АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Уже все потерял. Сколько там получается?

НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: У «ЕСД» – шесть миллионов, у Костомарова – три. И у Феликса полтора где-то.

АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Может, с ними встретиться, переговорить? Два миллиона пусть вернут, и мы о них забываем?

НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Я уже встречался.

АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: И что?

НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Попросили больше не беспокоить. С разной степенью вежливости.

АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Следовало ожидать.

НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: Теперь то же самое следует проделать и с Любой, объехать их всех. Езжай ты, мне неудобно по второму кругу.

АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: А потом что?

НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ: А потом, после того как вам откажут, я Любе посоветую один способ, как деньги получить. Вот пусть и занимается, вместо того чтобы у нас интересоваться, где ее наследство.

Москва, кафе, за столиком Люба и Саша.

САША: Ну что, поехали, отвезу тебя домой? У меня дел сегодня еще…

ЛЮБА: Сейчас поедем. Слушай, Саша, а в Москве что, никто не работает?

САША: То есть как это?

ЛЮБА: Ну, что они все то по улицам ездят, то в кафе сидят?

Саша смеется.

Раздается звонок мобильного телефона, Люба отвечает на звонок. Говорит по-цыгански.

Мамочка, здравствуй! Все хорошо. Всех нашла. Хитрые они. Нет, слабенькие. Слуги. А эта ничего, хорошая, любовница его. Мы с ней подружились. Из квартиры я ее выжила, дружба крепче будет. Я посмотрю еще, денег много, но они не у этих, у других. Может, приедешь? Тут весело. Хорошо, мама. Я позвоню. (Саше.) Ну все. Поехали домой.

САША: Ты на каком это языке разговаривала?

ЛЮБА: На сербском. У меня мать сербиянка.

Кабинет директора фирмы «ЕСД». За столом сидит директор, Павел Иванович Дыбенко, Алексей Степанович и Люба.

ДЫБЕНКО: Рад бы помочь, Алексей Степанович, но – увы, нечем. Нечем. Покойный Артур Альбертович перечислил на наш счет пять миллионов. Рублей, разумеется. Больше никаких денег нам никто не передавал. Документы ваши я посмотрел. Это внутренние документы вашей фирмы, уважаемый Алексей Степанович, и выдать шесть миллионов долларов на основании внутренних документов другой фирмы – нонсенс.

АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ: Павел Иванович, из оффшора Савелюшкина переводили деньги на ваш оффшор. Буквально за день до гибели Артура Альбертовича.

ДЫБЕНКО: Алексей Степанович, вы заблуждаетесь. У меня и оффшора нет никакого, а был ли такой у Савелюшкина и куда он деньги перевел – здесь уж вам виднее. Не понимаю, почему мы возвращаемся к этому разговору, я ведь Николаю Михайловичу уже дал исчерпывающий ответ. (Смотрит на часы.) Прошу простить, но через пятнадцать минут у меня важная встреча.

В процессе беседы Люба незаметно берет со стола авторучку Дыбенко и прячет в сумочку.