Николас Спаркс - Дорогой Джон

Неожиданно Тим засмеялся, хотя я готов был поклясться, что у него не хватит на это сил.

— Конечно, могли бы, — сказал он. — Алан очень мягок, пожалуй, даже слишком. Он и мухи не обидит.

Я кивнул, понимая, что весь этот салонный разговор имеет целью помочь мне освоиться. Однако на душе у меня по-прежнему было скверно.

— Когда ты узнал?..

— Год назад. Родинка на внутренней части голени начала чесаться, а когда ее расчесал, пошла кровь. Естественно, я не придал этому значения — до следующего раза, когда снова ее задел, и родинка опять начала кровоточить. Я тянул еще полгода, потом пошел к врачу. Пришел в пятницу, и уже в субботу меня прооперировали, а с понедельника начали вводить интерферон. Теперь я здесь.

— И ты с тех пор лежишь в больнице?

— Нет, я сюда наездами. Обычно интерферон переливают в поликлинике, но у меня индивидуальная непереносимость. Я плохо переношу интерферон, поэтому переливаюсь здесь, на случай сильной тошноты с обезвоживанием. Как, например, вчера.

— Тим, мне очень жаль…

— Мне тоже.

Я осмотрелся, задержав взгляд на фотографии в дешевой рамке: Тим и Саванна стоят, обняв Алана.

— Как Саванна к этому отнеслась? — спросил я.

— На нее всегда можно было рассчитывать в трудную минуту. — Свободной рукой Тим провел по заглаженной складке на больничной простыне. — Она молодец. С недавних пор все легло на ее плечи: и больной муж, и ранчо, — но она не жалуется. При мне храбрится, твердит, что лечение непременно поможет. — Он еле заметно улыбнулся. — Иногда я даже начинаю ей верить.

Я промолчал. Тим попытался сесть прямее, вздрогнул от боли, но справился с собой и снова стал прежним Тимом, каким я его знал.

— Саванна сказала, вы вчера ужинали на ранчо.

— Да, — подтвердил я.

— Держу пари, она очень рада тебя видеть. Я знаю, она не перестает сожалеть, что все так вышло, и я тоже. Я должен перед тобой извиниться…

Я махнул рукой:

— Не нужно, все нормально.

В слабой улыбке Тима появилась ирония.

— Ты это говоришь потому, что я болен. Будь я здоров, ты, наверное, снова сломал бы мне нос.

— Может быть, — согласился я. Тим снова засмеялся, но на этот раз смех прозвучал хрипло, болезненно.

— Я это заслужил, — сказал он, не обратив внимания на мои слова. — Не поверишь, мне и вправду неловко, что так произошло. Ведь вы по-настоящему любили друг друга.

Я склонился вперед, опираясь на локти:

— Теперь уже не важно.

Я сам в это не верил, и Тим тоже не поверил в мою искренность, но по молчаливому обоюдному согласию мы оставили эту тему.

— Что привело тебя сюда после стольких лет?

— Мой отец умер, — сказал я. — На прошлой неделе. Несмотря на состояние самого Тима, на его лице отразилась искреннее сочувствие.

— Прими мои соболезнования, Джон. Я помню, как много он для тебя значил. Это произошло неожиданно?

— Это всегда неожиданно, если подумать. Но в последнее время он болел.

— От этого не легче…

Интересно, подумал я, отчего он говорит только обо мне, или о Саванне, или об Алане.

— Саванна сказала, ты потерял обоих родителей?

— Дорожная авария, — нехотя процедил Тим, словно клещами вытягивая из себя слова. — Это было… невероятно. За пару дней до этого мы вместе обедали, а тут пришлось заниматься их похоронами. Я до сих пор не до конца поверил в их гибель. Возвращаясь домой, по-прежнему жду, что мама на кухне, а отец копается в саду. — Он помолчал, вспоминая дорогих ему людей, и покачал головой: — У тебя так было, когда ты пришел домой с кладбища?

— Каждую минуту.

Он уронил голову на подушки.

— Похоже, для нас обоих последние два года оказались скорбными и достаточно тяжелыми, чтобы проверить крепость веры.

— Даже у тебя?

Тим невесело улыбнулся:

— Я сказал — проверить, а не поколебать.

— Ну, это-то тебе не грозит…

В коридоре послышался голос медсестры. Я думал, она войдет к Тиму, но сестра прошла мимо палаты.

— Я рад, что ты приехал повидать Саванну, — сказал Тим. — Возможно, это прозвучит банально, учитывая все обстоятельства, но ей сейчас необходима дружеская поддержка.

В горле у меня уже стоял комок.

— Конечно, — сипло сказал я.

Тим промолчал, и я понял, что больше он не заговорит на эту тему. Через некоторое время он заснул, а я сидел и смотрел на него, ощущая странную пустоту в мыслях.

— Извини, что не сказала тебе вчера, — начала Саванна. Вернувшись с Аланом в палату, она увидела, что Тим спит, и поманила меня к дверям. Мы спустились в кафетерий на первом этаже больницы. — Слишком уж я поразилась твоему внезапному появлению. Я понимала, что надо сказать, несколько раз пыталась, и — не получалось.

На столе между нами стояли две чашки с чаем — ни она, ни я есть не хотели. Саванна взяла свою чашку, но поставила ее обратно нетронутой.

— Вчера был обычный день в больнице, когда торчишь тут долгие часы, ловя на себе жалостливые взгляды медсестер, — все это просто убивает меня понемногу. Да, это может показаться циничным, если вспомнить, каково приходится Тиму, но мне невыносимо тяжело видеть его больным! Я это ненавижу. Да, я должна быть здесь и поддерживать его, и я хочу здесь быть, но это всякий раз оказывается тяжелее, чем я ожидала. Его так тошнило вчера после переливания, что я решила — умирает. У него открылась неукротимая рвота, уже отрыгивать было нечем, а рвотные спазмы все равно продолжались. Каждые пять минут он начинал стонать и метаться по кровати, чтобы остановить тошноту, но ничего не мог поделать. Я держала его, успокаивала, но даже не стану описывать, какую беспомощность ощущаешь в такие моменты. — Саванна играла пакетиком чая, опуская его в воду и вновь поднимая над чашкой. — И так каждый раз, — сказала она.

Двумя пальцами я подталкивал ручку чашки из стороны в сторону.

— Хотел бы я знать, что говорят в таких случаях.

— А что тут скажешь?.. Я решила все тебе рассказать, потому что ты в состоянии это выдержать. Больше у меня никого нет. Мои друзья даже представить себе не могут, как я теперь живу. Мама с папой держатся молодцами… в общем-то. Они все делают, если я попрошу, мама приносит нам еду, но всякий раз ужасно нервничает — чуть не плачет. Она как будто смертельно боится сказать или сделать что-нибудь не так, поэтому ее постоянно приходится поддерживать и ободрять. Я утешаю ее, а не она — меня, представляешь! Учитывая остальное, иногда это чересчур. Неприятно говорить такое, ведь она моя мама и я ее люблю, но я нередко мечтаю о сильной духом матери, понимаешь?

Я хорошо помнил ее мать Джилл и кивнул.

— А отец?

— Та же ерунда, только вид сбоку: он вообще избегает этой темы. Не желает говорить о болезни Тима, и все. При мне он говорит о ранчо, о моей работе, о чем угодно, только не о Тиме. Своим спокойствием папа словно старается компенсировать тихую мамину истерику, но он никогда не спросит, как у нас дела или как я держусь… — Саванна покачала головой. — А тут еще Алан. Тим общается с ним просто гениально, и мне льстит сознание, что у меня с Аланом тоже наметился контакт, но порой он начинает бить себя, причинять себе боль, ломать вещи, и все заканчивается моими слезами, потому что я не знаю, как поступать. Не пойми меня превратно — я всячески пытаюсь помочь Алану, но я не Тим, и мы оба это понимаем.