Андрей Донцов - The офис

– А, вона как! Коллеге! Ты не приближайся ко мне, бугай, а то сейчас е…у по пузу электрошоком…

«Интересно, это расщепляет жиры или нет?» – подумал Борюсик и остановился.

– Документы у перетрудившихся имеются? А? Трудовые резервы?

– У меня, кажися, нет. А у Андрея… сейчас посмотрю. – Борюсик аккуратно положил узбека на снег и пошарил у него в грудных карманах. К счастью, нашелся паспорт весьма странного вида.

Он протянул его милиционеру.

– Я так и думал. Чурки. Кто еще так зимой одевается? Сам откуда?

– Из Сибири… Командир, плохо с сердцем человеку. Он не пьяный совсем, честно…

– Грузитесь в кузов.

– До больницы бы…

– Это такси только до участка, стахановец.

– Только это такси поедет при одном условии, – заявил второй вылезший милиционер, представившийся как Иванов, хотя Борюсик в представления с такими фамилиями не верил. – С тебя, голопузый, анекдот.

Борюсик, уже начавший приподнимать Андрея с земли для погрузки в машину, так и застыл на месте.

– У меня сейчас состояние – совсем не до шуток. Как бы не располагает вовсе, командир.

А сам подумал: надо ж так обесценить такое хорошее слово «командир». Вот только что он воображал, что тащит с поля боя контуженого бойца, словно в военном фильме, да, собственно говоря, так оно и было. А теперь он обращается к милиционеру «командир».

Не был тот похож на командира, за которого шли солдаты в бой. Ничего, кроме подхалимажа, в этом слове не было.

– Тогда условия конкурса меняются: не рассказываешь анекдот – получаешь пулю в живот.

«А вот здесь уже пресс не поможет. Качай не качай», – взгрустнулось Борюсику.

– Ну, чего: жить будем – трави анекдот.

Борюсик лихорадочно пробежался по своим мозговым полушариям. Чего-чего, а анекдотов там не обнаружилось. Он вообще был не мастер запоминать анекдоты. Рассказывать их мог неплохо – но помнил не дольше одного дня. Пытался даже записывать в ежедневник, не раз представлял, что вот будут какие-нибудь судьбоносные с точки зрения карьеры посиделки, все будут рассказывать анекдоты и нельзя будет облажаться в ответственный момент и ничего не рассказать. Так и знал, что именно с этим попадет впросак. Учил же, учил…

– Ну, толстый, напрягись. – Милиционер угрожающе щелкнул затвором. – Считаю до десяти… Раз…

«Иван Васильевич… чего там портянки… у Петьки или у обоих?.. Нет, другое… дальше… б… лиса и волк… короче царь зверей… кто из них, там еще заяц был, – копался у себя в памяти Борюсик. – Это п…дец… что за голова… Нет анекдота про голову? Наверное, нет… Какой же последний я старался запоминать?»

– Шесть… семь…

«Бабы! Где они могут быть? В бане? Дома? У Василия Ивановича? И что? Не помню ни х… В фитнесе? Что они там делали? Пресс качали… а бонуса их, сук, лишили все равно».

– Девять…

– Начальник – пидорас! – громко воскликнул Борюсик.

– Так, хорошее начало… – согласился мент. – Дальше что?

– Начальник – пидорас: это раз, – задумчиво повторил Борис. И вдруг его словно осенило, и он забубнил отрывисто, боясь потерять спасительную нить воспоминаний: – Делятся они не просто на пидорасов… – заблеял Борюсик, в голове которого из какой-то погребенной глубоко в сознании рассылки по электронной почте всплывало что-то мутное. – Начальник – пидорас обычный говорит обычно: «Я тебя сейчас, Салтыков, трахну»; начальник – антипидорас говорит: «Я с тобой, Салтыков, трахаться не собираюсь»; начальник – пидорас-виртуоз заявляет обычно: «Я тебя, Салтыков, так отымею: не успеешь ни вздохнуть, ни пернуть»; а начальник – пидорас – поклонник Гагарина заявляет: «Я тебя сейчас трахну с работы так, что полетишь в космос без ракеты…» А есть еще…

– Ладно, залезайте, развел здесь нудятину…

Когда Борюсик взвалил Андрея на плечи, тот заметно потяжелел. Только при погрузке его в «уазик», Борюсик понял, что узбек умер.

«Все равно бы не успели… – подумал Борюсик. – Не простудиться бы самому».

Он посмотрел на свои красные обмороженные ноги. Он не стал ничего говорить милиционерам, боясь, что они оставят его здесь в лесу. Куда он пойдет босой с мертвым узбеком.

– Извини, брат, – Борюсик с трудом снял с трупа куртку, та, снятая с худосочного тела, еле-еле прикрыла часть его голого большого живота.

«Сейчас бы в Ангарске у мамы… Чай бы с малиной и медом – точно бы не заболел…»

Нужно было как-то согреться, как-то спасти себя в этом большом и злом мире. Столько потрясений свалилось на него в одночасье! Как же защитить свою ауру от всего этого? Он вспомнил, как в книге о Гарри Поттере волшебники оборонялись от дементоров воспоминаниями о сильных положительных эмоциях. Наверняка в этом что-то было и стоило попробовать. Он сосредоточился что есть силы.

Что же представить? Неужели как он лежит на простыне в васильках и семейных трусах и Ангелина выходит из ванной? А почему бы и нет? Главное, чтобы получилось и образовался этот… большой защитный шар… как его…

Сосредоточиться было, однако, нелегко. Неслабо их все-таки там в школе волшебников тренируют, чтобы вот так вот – раз! И в нужный момент собраться с мыслями.

Борюсику все больше представлялись почему-то страшные куклы, которые раскладывала Ангелина. Носастые, в капюшонах, похожие на смерть. Он больно ударился головой о железную стенку «уазика», тот подпрыгнул на каком-то ухабе. Борюсик почесал ушибленную голову и улыбнулся.

«Папуа!» – вспомнилось ему третье слово сына. Гордость разлилась по его груди.

– Не мамуа, б…дь! И не бабуа! А – папуа! – вслух произнес он. И подумал про себя: «Какие бабы дуры!»

– Это ты по-каковски там бормочешь? – через маленькое зарешеченное окошко брякнул милиционер. – Тоже чурка, что ли? А говорил, из Сибири…

И тут Борюсик чуть не сделал еще одну ошибку.

– Сам ты чурка московская, – бросил он милиционеру.

– Чего-чего, я не слышу? Губы, что ли, отморозил, толстопуз? Говори громче!

Борюсик вдруг вспомнил про сыновей и сразу захотел домой. Представил всех троих на фотке, сделанной в год, когда старший пошел в школу. Таких смешных, толстощеких, в одинаковых, почему-то в матросском стиле, кительках с белыми воротничками. Сколько сил положено, чтобы они с семьей оказались в Москве, и что будет с ними, если с Борюсиком что-нибудь произойдет?

Надо пробираться ближе к семье и как-то улаживать возникшее там напряжение. Только сейчас он понял, что многого добился и что ему не хочется, чтобы это все закончилось. Надо, чтобы это развивалось дальше. Ведь в Москву он приехал в первую очередь из-за детей. Жена с сестрами, может, преследовали и свои какие цели – покрасоваться около Кремля, сходить в бутик, увидеть живьем актера Чадова на сцене, – но для него семья стояла на первом месте. Вырастут и все трое станут москвичами. Даже маленький Денисик. Вон уже слова стал произносить. Что значит лечение. Кто бы им занимался в Сибири так, как здесь?