Александр Проханов - Среди пуль

Одна и та же тоска и ненависть привела их сюда, на холодный пустырь, и теперь Белосельцев хотел, чтобы Красный Генерал оставил его рядом с собой.

– Помните, я предлагал вам услуги, – Белосельцев сжал горячий стакан, который поставил перед ним Морпех. – У меня есть боевой опыт офицера разведки. Я бы мог создать подразделение спецназа, и теперь бы оно было здесь. Я бы мог добыть на складах оружие, и оно было бы здесь. Скажите мне откровенно – мы будем защищать Дом Советов? Его есть кому защищать? Велись ли переговоры с военными? На чьей стороне спецслужбы? Где лидеры оппозиции?

– Я не отвечаю за вождей оппозиции, – Красный Генерал громко отхлебывал чай, дул на кончики пальцев. – Может быть, завтра сюда придет миллион народа. Может быть, утром на защиту Дома прибудет десантный полк. Если нет, мы с вами и есть народ! Мы и есть тот десантный полк! Будем держать оборону!

Белосельцев был благодарен ему за ответ. Красный Генерал оставил его с собой. Втроем, каждый на своем месте, каждый у своего подъезда – лицом к реке, к пустырю, к проспекту они примут удар атакующих.

– У меня есть контакты с противником, – докладывал он Красному Генералу. – Есть доступ в их штаб, в их центр боевого управления!

Белосельцев боялся, что Красный Генерал ему не поверит. Или заподозрит в двойной игре. Или сочтет сумасшедшим. Ибо духи, витавшие над пустырем, камлание колдунов, убивших святого монаха, сонмища магов в каменных белых палатах – все это могло показаться безумием. Не имело связи с вооруженной борьбой и политикой. И все же Белосельцев, рискуя быть отвергнутым, рассказал о Каретном, о ловушке для оппозиции, об информационном и оккультном ударе. Генерал пил пустой рыжий чай с черными чаинками, напоминавшими вороний грай на осенней заре. Дул на пальцы. Смотрел на телефон, словно ожидал услышать звонок.

– Этот Дом – проклятое место! – сказал Красный Генерал. – Говорят, его построили на каком-то старом кладбище. Когда рыли котлован, повыкидывали все кости. Теперь покойники бродят вокруг Дома и хотят его разрушить.

Рука Красного Генерала, сжимавшая стакан, была в рубцах от ожогов. Пораженная кожа уходила в рукав рубахи. Белосельцев подумал, что под одеждой все генеральское тело покрыто коростой ожогов. Красный Генерал горел то ли в избе, то ли в танке, и теперь в каждой обновленной клетке хранилась давнишняя боль.

– Этот Дом – проклятый! Лопухам-депутатам подбросили дохлую селедку – идею о суверенитете России, и эти пельмени проголосовали и выперли Россию из Союза, подпилили главную опору страны! Здесь же лопухи-депутаты избрали Ельцина главой Парламента, проложили ему путь в президенты! Здесь же он забрался на танк и прохрипел свою пьяную речь, насмерть перепугав старичков-«гэкачепистов»! В этом чертовом здании ослы-депутаты проголосовали за Беловежский сговор, одобрили роспуск Союза! Эти же клецки наделили Ельцина чрезвычайными полномочиями, которыми тот воспользовался, чтобы разграбить страну и разогнать Парламент! А теперь мы должны защищать этих тварей с шерстяными ушами, класть наши головы, затыкать собой дыры, которые они прогрызли в монолите страны! И самое интересное, что мы добровольно станем это делать!

Лицо Красного Генерала, его зрачки, серые усы, губы, все его тело до кончиков пальцев, сжимавших стакан, начинало едва заметно дрожать. Словно в каждой обгорелой клетке проступала прежняя боль. Кожа начинала пузыриться, рубцы воспалились, и он с трудом удерживал себя от страшного крика.

Красный Генерал поставил стакан, чтобы не видна была дрожь. Потянулся к телефону, снял трубку.

– Что за черт! – Он ударил по рычажку. – Работает в режиме молчания! – Он покрутил диск. – Конец связи! Теперь нам осталась голубиная почта! К командующим округами сизарей посылать!

В дверь постучали. Появился человек с вкрадчивыми манерами.

– Товарищ генерал, прибыли Руцкой и Хасбулатов. Просят вас к себе.

– Иду, – сказал генерал.

Он оглядел свой стол с выложенным походным скарбом. Поправил черный берет, сдвинув его набок. В черном косом берете, горбоносый, усатый, он был похож на ястреба.

– Оставайтесь здесь, отдыхайте, – сказал он Белосельцеву. – Будете работать только со мной. Получите документ свободного прохода в здание. О наших отношениях знаем только мы, – и он вышел, сопровождаемый Морпехом, плечом вперед, похожий на хищную птицу.

Белосельцев остался один. Приблизился к окну, за которым струилась ночная река, свисала из неба туманная громада гостиницы, тлел мутными огнями город, словно остывающее костровище.

Он был удовлетворен и спокоен. Наконец, после долгих блужданий и уверений, его посчитали своим, поставили в строй. Он был теперь не один. Сколько их будет, готовых встать на защиту Дома Советов, покажет утро. Он смотрел на Москву, а она смотрела на него бессловесно и холодно, не желая ему ничего сказать.

Белосельцев уселся на диван, чувствуя, как устал. Откинул голову, борясь с дремотой, ожидая возвращения генерала. Голова его клонилась на мягкий подлокотник. Он вытянулся на диване и заснул. И последнее, что он увидел перед тем, как провалиться в сон, было голубое море, темный бок лодки и серебряная рыбина, вылетающая из воды.

Белосельцев проснулся от солнечного луча, от возбужденного гула за окнами. Его туманные, тягучие сновидения мгновенно опрокинулись в яркую явь: он лежит на диване в кабинете Красного Генерала, накрытый генеральским плащом. На потолке от близкой реки солнечная рябь. На улице стенания мегафонов, усиленная громкоговорителем бравурная музыка. Не стрельба, не крик атакующих, а музыка и шмелиное жужжание толпы.

Он быстро встал, сполоснул глаза из графина и бодрый, в предчувствии важных, стремительно нарастающих событий вышел из кабинета.

Дом Советов, ночью омертвелый, безлюдный, похожий на затонувший корабль, сейчас был полон торопливых, повсюду возникавших людей. То и дело открывались двери кабинетов, в них появлялись озабоченные депутаты. Они куда-то торопились с портфелями, папками. При встрече шумно здоровались, нарочито громко обменивались язвительными репликами в адрес президента. В мягком шелестящем лифте Белосельцев встретил Бабурина. С черной бородкой, темными волосами, в которых красиво белел седой завиток, Бабурин улыбался насмешливыми румяными губами и что-то объяснял молодой женщине, глядевшей на него с обожанием.

– А вы попробуйте, сударыня, без телефона, без телетайпа, без факса передать в Сибирь ваши воздушные поцелуи! Вот тогда мы сможем сказать, что регионы нас действительно слышат!

Он улыбался женщине с чувством легкого превосходства. Его спокойный, насмешливый вид говорил Белосельцеву, что дела обстоят нормально, вчерашние тревога и беспомощность были ночным наваждением.