Александр Проханов - Среди пуль

Старик приближался, махал рукой. Автобус с мутными стеклами, за которыми мелькнуло лицо девочки и ее светловолосой матери, набирал скорость. Бензовоз пытался вписаться в пространство между синим грузовиком и автобусом, а Белосельцев, глядя, как вминается бок бензовоза в синий угол фургона, как из пролома начинает хлестать желтая прозрачная жижа, а бензовоз, продолжая движение, рвет свой металлический борт, открывая хлещущий бензином пролом, Белосельцев, чувствуя, как в этом сложном движении мнутся и путаются силовые линии, страшным усилием воли разморозил, растормозил свои ноги и животным броском кинулся прочь, на проезжую часть, на прорезиненный жаркий асфальт, слыша, как знакомо и страшно, по-афгански, ахает, трещит, вскипает горящий бензин, и огромный кудрявый взрыв, как малиновая роза с черными подпалинами, ахает до самых крыш, наполняя перекресток слепящей вспышкой, пеклом, тупым, выжигающим небо огнем.

Белосельцев длинно, как в воду, летел к асфальту. Он приземлился грудью, сдирая рубаху, перегруппировываясь в кувырке. Уже лежа, увидел, как вторым оглушительным взрывом лопнул прицеп наливника, кирпичные стены домов, тополя загорелись, как факелы, а черный скелет автобуса просвечивает сквозь красное зарево, и в нем кто-то бьется, царапается, исчезая в трескучем вихре. Старик, все еще идущий навстречу, еще сохраняющий свой контур, подобье тела, весь охвачен огнем, сгорает, подламывается, падает, и к нему по асфальту приближается кипящий ручей бензина.

Белосельцев, обугленный, в волдырях, сбивая с волос капли огня, отполз от взрыва, видя, как смрадно, страшно горит весь перекресток: машины, грузовик, растерзанный наливник, автобус. Какой-то шальной «жигуленок», не удержавшись на скорости, влетел в огонь, забился и замер, охваченный красным пламенем.

Ночью он метался в бреду. Зеленая в ущелье река, кишлак на горе. Колонна проходит осыпь, и передний наливник, в черных потеках топлива, начинает бледно дымить. Из него выплескивается жидкий огонь, он льется на трассу. Колонна наматывает огонь на колеса, цистерна набухает, как шар, увеличивается, и из нее вздымается красный махровый взрыв, разлетается множеством капель. Он, Белосельцев, летит из кабины, бьется о камни, падает в холодную реку и, стоя среди водяных и огненных брызг, видит черный скелет автобуса, девочку прижимавшую котенка, и старика ветерана, сгибающегося в пламени, горящего, как кусок газеты.

Этот взрыв на московской улице, о котором к вечеру написали газеты и жадно рассказывало телевидение, не был несчастным случаем. Он был указанием ему, Белосельцеву. За ним следили, знали его намерения.

В этом подконтрольном пространстве, где, казалось, каждая молекула следила за ним, передавала кому-то его мысли и действия, он чувствовал себя беззащитным. Тысячи датчиков прилепились к его лбу, глазам, дышащей груди, снимали непрерывные показания, транслировали в удаленный центр. И кто-то, окруженный экранами, следил за ним неотрывно.

Он пытался молиться, взывал к небесному великану, просил защитить и спасти. Но небо не откликалось, как если бы великан покинул небо. То место, где еще недавно пребывала могучая добрая сила, теперь было наполнено мутным дымом.

Белосельцев знал, что наутро за ним придут. Утром явится посетитель. В той жестокой обработке, которой он подвергался, наступает новый этап. За ним придут и ввергнут в новые испытания. Он лежал в темноте, окруженный предательскими живыми молекулами. Красный махровый взрыв разламывал наливник. Обугливался в огне ветеран. Девочка за мутными стеклами тянула руки с котенком.

Утром в его доме появился Каретный. Бодрый, красивый, в белом костюме, в каком гуляют по приморским бульварам Сухуми, где чугунные фонарные столбы, в теплых лужах лежат неживые мотыльки и нарядный корабль, взбивая зеленую воду, с музыкой отплывает от пирса.

– Ведь ты меня ждал, не так ли? – С веселым видом расхаживая по дому, Каретный заглядывал в зеркало, поправлял волосы. – Нам есть о чем побеседовать!

Белосельцеву казалось, что это ненастоящий Каретный, а его двойник, механическая кукла, электронная копия. Он наблюдал за его движениями, жестами, передвижениями по комнате, надеясь обнаружить тончайшие проводки, услышать звуки металлических, смазанных маслом сочленений. Его загорелое красивое лицо казалось ненатуральным, походило на лицо загримированного манекена. Если провести по нему пальцем, то останется белесая полоса. А если помыть с мылом, то оползет намокшее размалеванное папье-маше и вместо лица обнаружится хромированный блестящий слиток.

– Я знаю, ты был у Руцкого, – сказал Каретный. – Как он воспринял известие? Какое он на тебя произвел впечатление?

Белосельцев собирался ответить, но Каретный перебил его и, исполненный торопливой говорливости, продолжал:

– Вот уж кто управляем, так это он! Взрывной, семь пятниц на неделе, кидается во все стороны разом! Атакует в лоб, а его сбивают в хвост!.. А Хасбулатов? Какое он произвел впечатление?

Белосельцев собирался ответить, но Каретный и здесь не дал говорить:

– Эти табачные трубки! Эта манера затягиваться! Эти маленькие руки! Эти долгие паузы! Ну прямо генералиссимус! Кавказ не забывает Россию, периодически присылает вождей!

Белосельцев чувствовал, как вскипают и возбуждаются молекулы воздуха возле его висков, губ, зрачков. Каждая начинает светиться, испускает крохотный лучик энергии, передает информацию о его чувствах и мыслях. Каретный улавливал эти непрерывные сигналы, перехватывал его чувства и мысли, не нуждался в его ответах. Он продолжал говорить:

– Уж ты извини, что тогда, на съезде монархистов, сделал вид, что тебя не вижу. Столько глаз, столько ушей!.. А ты зря не пошел на корабль. Ты бы видел, как эти купцы-староверы отплясывают с девицами из кабаре «семь-сорок»! Как матушка императрица просаживает в казино!.. Вот такая монархия нам и нужна! Царь Гога в ермолке Мономаха! А регентом хоть бы и Ельцина! Чем не регент?

Он быстро и точно ходил по комнате, от комода, где был спрятан пистолет, до книжного шкафа, где тускло золотились французские романы, мимо зеркала в деревянной раме, успевая себя оглядеть, к окну, где звучала и шевелилась утренняя улица. Белосельцеву казалось, что эта траектория была задана электронной программой и невидимый блок, вмонтированный в затылок Каретного, управляет его движением.

– Я был в зале суда, когда судили газету Клокотова. Я делал тебе знак, но ты не заметил. Я сидел рядом с женщиной, которая держала флажок с серпом и молотом. От нее ужасно пахло луком, я места себе не находил!.. Этот взрыв, убивший секретаршу, поверь, он не связан с виллой. Это другие дела. Они в газете вышли на крупный след, якутские алмазы. Готовили публикацию. А эти алмазы знаешь куда идут? Прямо в Кремль, к первым лицам страны. Ну им и дали понять. Я специально расследовал. Ты Клокотову передай, алмазы, а никакая не вилла!