Андрей Донцов - Комплекс Ромео

Принялся объяснять, что меня бросила баба и с этого началось мое путешествие.

– Сколько оно продлится? – серьезно спросил Маркус.

– Не знаю, майн копф капут!

– Надо точно знать, сколько, – покачав головой, неожиданно строго сказал он.

Затем мы вернулись к теме баб. По его мнению, секс в путешествии все портит. Он не трахался семь лет.

– Молодец, – сказал я. И попытался объяснить, что я вот иногда срываюсь, особенно в плане орального секса, но в целом разделяю его точку зрения. Ввиду ограниченности словарного запаса большинство из сказанного мне пришлось изображать с помощью жестов.

Маркус сказал, что оральный секс совсем плохо для настоящего путешественника, и что я зря трачу на это свое время. Он схватился за голову, когда узнал, что я этим занимался. «Этого нельзя было делать, – шептал он, заламывая руки. – Нихт концепт… нихт концепт…»

Я пробовал спорить, доказывая, что секс за деньги портит путешествие гораздо больше, чем оральный секс за бесплатно.

– Филляйхт, – сказал Маркус, что в переводе с немецкого означало «возможно», или: «Ты, скорее всего, прав». Маркус согласился, что это интересная мысль, и он обдумает ее в ближайшее время.

Следующей его страной будет Китай. Я обрадовался. Мой Брат переводит в Китай все свои бизнес—дела. Причин для маскировки под активную экономическую деятельность здесь больше не было. Его богатая невеста уже давно заподозрила корысть в любовных объятиях. Я, может быть, тоже окажусь в Китае.

Он нацарапал мне свой электронный адрес. Телефона у Маркуса не было так же давно, как и женщин.

Он планировал еще раз вернуться в Россию. В какой—нибудь старый маленький город. Где вокруг еще много разных стареньких и маленьких городов. Я посоветовал Ярославль, если нужно еще меньше – Рыбинск или совсем маленький Ростов Великий. Он сказал, что знает Ярославль и Ростов, но, наверное, поедет в Сибирь.

Остальные четверо немцев уже тащили куда—то группу таек и кучу музыкальных инструментов.

– Ду вист вас зинген зи? – кивком указал я на девушек.

Маркус сказал, что тоже думает об этом. У нас даже не было никаких предположений. Пришлось обращаться к Брату. Мой звонок его ничуть не удивил.

– Я сам задавался этим вопросом. Столько поющей молодежи. Все оказалось очень банально: есть две версии песен – мужская и женская. Женская версия – история о том, как девушка покинула деревню и оставила своего парня, пораженная огнями большого города. У мужчин своя версия этой истории: я простой деревенский парень, душевный такой, моя возлюбленная уехала в Бангкок и бросила меня, но я все равно буду ждать ее, верить, что моя любовь ярче городских огней. Ты плачешь?

– Я? Нет!

– Почему ты не плачешь, я же поэтично поведал о чужой беде? Сентиментальные люди должны плакать. Как дела на производстве? Там все шьется, Брат?

– Я надувал щеки очень хорошо, они чуть не лопнули!

Красивые песни. Содержание адекватно исполнению.

По моим наблюдениям, часть местных парней тоже перебирается в город. Большой души люди! Как—то в туалете у писсуара мне кто—то начал массировать плечи. Я оглянулся в ужасе, ожидая увидеть трансвестита: тогда я еще не знал, в какие туалеты они ходят. Ничего подобного. Там стоял и улыбался деревенский увалень – охранник в форме. Просто по доброте душевной делает людям массаж. Работа у него в основном стоячая, скучная, вот и оказывает прохожим незнакомым людям маленькую услугу из добрых – я настаиваю на этом – побуждений. Никакого эротического подтекста.

Пошли с Маркусом в тату—салон. В итоге на моем теле появились еще четыре татуировки. Тайский иероглиф, означающий «кочевник», а точнее, «человек в пути», был повторен четыре раза на предплечье ниже локтя.

Пора в аэропорт. Хороший человек, жалко расставаться. Надо будет познакомить Брата с Маркусом. Может, объяснит ему на английском с немецким акцентом что—нибудь про секс.

Во время посещения острова Брат вел себя как хозяин. Всех знал. Все его знали. Кроме, естественно, туристов. Вообще, у него был уникальный дар – везде, где он был хотя бы раз, возвращаясь, чувствовать себя по—хозяйски.

– Эта нация поражает меня своим раздолбайством. Русские были бы такими же при наличии круглогодичного лета. Вон пойдем дальше по этой тропинке. – Мы остановились у самодельного фонаря из скорлупы кокосового ореха. – Смотри.

Он указал мне на крупные осколки разбитой пивной бутылки.

– Это я разбил год назад. Вон в том доме часто живет немецкая семья с детьми. Дети бегают везде. Но тайцам – все по барабану. Два раза я ради прикола писал жалобы их администратору. Бесполезно. Когда он меня видит, улыбается еще шире и радостно кивает головой. «Читали, что вы пишете, спасибо, очень познавательно, очень…» А бутылку никто не убирает.

– Знаешь их высшее достижение в научном прогрессе? Ты в туалете здесь чем подтираешься, бумагой? Ее же нет почти нигде… Они переняли для этого дела у американцев специальный шланг для мытья посуды. С таким серьезным напором воды. Струя бьет – будьте нате. Так вот, они довольно быстро стали монтировать его не к раковинам, а к унитазам. Приспособили для мытья задниц. Гениально, правда? Мощный удар холодной струей по анусу. Попробуй! Великое научное открытие! На хрен тратить это на посуду, когда можно получать удовольствие. Сходи—сходи. Ты ел, кстати, чего—нибудь сегодня?

– Я не хочу есть…

– Мне рассказывают, что ты каждую ночь танцуешь тут до трех часов утра.

– Ночью невозможно бегать, а отжиматься надоело. Только для нагрузки перед сном. Ну и чтобы алкоголь выходил.

Ему не нравится, когда я смотрю футбол, не нравится, когда я сохну по своей бабе, теперь еще ему не нравится, что я танцую… Боже милостивый, как я вообще с ним уживаюсь? И почему при всем при том я чувствую себя с ним комфортно, как у Христа за пазухой?

Он смотрел на меня долгим изучающим взглядом.

– Просто когда кто—то танцует один… как бы это сказать… – Он бросил на меня быстрый испуганный взгляд. – Последний раз здесь во «Фри—хаусе» танцевали два негра из Нью—Йорка. Бармен рассказывает. А теперь ты. Они называют тебя за этот танец «русский гангстер». В том году были гангстеры из Нью—Йорка, теперь из Москвы. Танцуй—танцуй, никто не против…

Мое пребывание на острове в одиночестве затянулось месяца на два. Деньги давно кончились. За американ—брэк—фаст и бунгало надо было чем—то платить.

Европейская молодежь, тусовавшаяся по полгода во Freehousе, ночевала по два—три человека в бунгало три на три. Да и после разъездов с Братом на джипе будет странно, если «русский гангстер» обратится к ним за помощью.

Телефон Брата молчал. Сниче в командировки не звала. Что было делать, я не представлял.