Андрей Донцов - Комплекс Ромео

Сниче была девушка умная. Она сделала вид, что ее не удивляет мое решение и за фразой «посмотрим город» ничего особенного не стоит. Может ведь такой долбанутый напарник, как я, просто пойти посмотреть город и вернуться как ни в чем не бывало?

По дороге мне вспомнился рассказанный когда—то режиссером Степаном анекдот. Он очень четко выражал мое внутреннее состояние.

По всему городу расклеены афиши: «Внимание, в нашем цирке мировая сенсация: говорящая кобыла! Не пропустите! Только в эти выходные! Безо всякого обмана. Кобыла говорит человеческим голосом! Спешите!»

Билеты разлетаются мгновенно – посмотреть на говорящую кобылу желающих хоть пруд пруди.

В цирке аншлаг, идет представление. Все своим чередом. Акробаты, клоуны, жонглеры, дрессировщики с медведями, собаками и даже морским котиком. Только говорящей кобылой и не пахнет. В зале начинаются волнение и нервный ропот. Вышедших в очередной раз клоунов уже встречают практически свистом.

И тут наконец появляется бодрый конферансье с розовой лысиной. Объявляет: «А теперь событие, которого вы так ждали!» Зал начинает аплодировать. «Говорящая кобыла!» Зал взрывается овациями. Под бодрую представительную музыку на арену выводят старую серую клячу с торчащими ребрами и мутным грустным взглядом.

Все с нетерпением прислушиваются. Раздается барабанная дробь. Двое бодрых молодцев привязывают к задним ногам кобылы по канату. Под несмолкающие звуки барабанов кобылу вздергивают за задние ноги вверх, под самый купол цирка. Зрители в недоумении смотрят ввысь. Вдруг дробь прекращается, и в луче прожектора кобыла резко падает вниз. Раздается страшный грохот. В звенящей тишине цирка кобыла с трудом поднимается на ноги и говорит человеческим голосом: «Блядь, когда ж я сдохну?..»

Наш разговор состоял из обмена очень простыми фразами.

– Do you like sports?

– No, I like money.

– I don’t like money.

– Really?

– Yeah.

– Do you like beer?

– No.

– Do you like vodka?

– No.

– Just women?

– What?

– Just to fuck women?

– I don’t fuck women.

– You don’t fuck women? (С наигранным ужасом.)

– I like to fuck men.

– Wow! (С бешено наигранным ужасом.) I’m not a man! (Стуча себя кулаком в грудь.) I’m a woman…

– So you are… – останавливаюсь с полными ужаса глазами, играю мхатовскую паузу и спрашиваю с гамлетовской серьезностью: – A woman???

Падает на меня всем телом от смеха. Хватает меня за задницу.

Все это говорится на ходу. С минутными паузами и двумя бутылками пива. Вот она, замена интеллектуальной жизни.

Линь Цзы почему—то уже пьяна с одной бутылки пива.

Я встретил Брата—Которого—У—Меня—Нет в середине пути.

Он сидел на ужасно грязной площади маленького городка, располагавшегося на пути к острову Ко Чанг. Вокруг передвижных, похожих на походные, кухонь воняло вполне съедобными похлебками, именуемыми то ли баминапами, то ли баминамами.

Смотрелся Брат в этом убогом местечке явно инородно, но, судя по тому, что окружающие не обращали на него никакого внимания, сидел он тут давно. Даже иногда доставал фотопушку и стрелял по окружающим через мощный ствол объектива.

Причем фотографировал этот маньяк детей. Чем закончится подобное художественное пристрастие – я боялся даже подумать.

Увидев меня, он как всегда не показал никаких эмоций – ни радости, ни вины, ни удивления.

– Третий раз еду к тебе, доезжаю до этой площади, покупаю билеты на паром, проверяю почту и – срань господня, нужно срочно возвращаться в Китай. Третий раз. Сколько денег я потратил – уму непостижимо. А сколько драгоценного места в паспорте… Ты куда направляешься с этой пионеркой?

– I’m going to have fun today.

Я не знал, куда иду. И зачем – тоже. Шел, чтобы потом задавать самому себе эти вопросы. А вот мое тело шло развлекаться. Оно весело болтало по дороге, оно все это затеяло, и его было не остановить. Лучше оно сделает это, чем набедокурит в другом месте и другим способом. Пусть себе идет и держит за руку китаянку.

– My body needs…

– Да я вижу…

Мой английский явно прибавил за это время. Просить милостыню – лучший лингвистический тренинг.

– Неплохой такой fun. На четверочку.

– I was waiting for you so long…

– А ты чего со мной по—английски—то разговариваешь, ебнулся совсем на солнышке?

Линь Цзы с нетерпением ждала, чем закончится эта встреча.

Как бы бедняжка не подумала, что мы собираемся назначить ей свидание вдвоем. Похоже, такие мысли действительно посетили моего Братца.

– Я думал, у тебя денег давно нет. А ты вон и с бабой, и с пивом каким дорогим по стране путешествуешь…

Хихикает, и глаза светятся нездоровым похотливым огнем.

– Ладно, иди, отвлекись от своих страдальческих мыслей: вдуй ей раза четыре и помни, о чем я тебе говорил! А я наконец—то доеду до этого чертова бунгало. Надеюсь, мои вещи не проданы?

– Частично…

– Давай—давай, по—быстренькому, тебе уже пора покидать эту страну.

– Как покидать эту страну? – Я не мог сказать, что мне здесь очень нравилось, но и уезжать никуда не хотелось. Тем более в зимнюю Россию. Здесь хоть солнце жарит беспощадно, выжигает из твоей головы дурные мысли и скверные предчувствия.

– Так, чтобы потом возвращаться обратно. Съездим на ночь в Камбоджу. Иди, герой—любовничек…

Я держал Линь Цзы за руку, ловя себя на мысли, что она идет куда—то очень целенаправленно. Инструкция, полученная от владельца фабрики, была, видимо, максимально конкретной. Прямиком через грязную площадь, с воняющими передвижными кухнями и невероятной транспортной суматохой, она вывела меня к дешевой пятиэтажной гостинице.

Поговорив с двумя грязными, в футболках «Реала» и «Барселоны» портье, она сказала мне:

– Секс хандрит.

Я не сразу и понял, что это значит «шестьсот». Английский у нас у обоих был не на высоте. Язык Байрона нужно изучать на родине Байрона, а не в туристических поездках. Я сначала так и понял ее – «секс хандрит». Ну, например, что ей не очень хочется трахаться сегодня, а предпочла бы вариант посмотреть альбомы с живописью. Я бы с радостью ответил, что «май секс хандрит ту». Я уже давно был не рад, что все это затеял.

Мы поднимаемся в номер на четвертый этаж. Линь Цзы бежит впереди меня, словно куда—то торопясь, тянет за руку.

Мой секс здорово хандрит. От пива на жаре, от ходьбы, от пустой болтовни, от того, что в принципе хандрит он уже давно и серьезно. Тем не менее, китаянка выглядит все симпатичнее и симпатичнее. В ее угловатой некогда пластике появляется все больше женских движений, словно танцевальных и зазывающих. Далее я слышу от нее только «камон».

Красный платок сбился на шею и превратился в алый пионерский галстук. Босоножки на каблуках – а—ля восьмидесятые – делали ее восхитительно высокой. Вся она словно из междувременья. Без ярко выраженных привязок к материку, к какой—то нации, к какой—то эпохе. Я назвал ее про себя Зойкой.