Николай Бахрошин - Идол липовый, слегка говорящий

Все так и поняли. Но не одобрили.

– Так где же мы? – по-прежнему мягко переспросил Федор.

– Где-нибудь находимся, – подумав, сообщил пилот. Он сидел на корточках возле костра и водил над огнем кроссовкой на длинной палке. Кроссовка один раз уже свалилась в огонь, и теперь Васька был настороже, наблюдая за ней, не отрывая глаз, как кот наблюдает за прыгающей по двору птицей.

– Нет, мне это нравится! – сказала Аля звучным, глубоким голосом профессиональной красавицы. Повела глазами, словно сказала что-то умное, и теперь ждала аплодисментов или по меньшей мере бурного одобрения.

Саша невольно засмотрелся на нее. Точнее, засмотрелся очень даже сознательно. Еще точнее, смотрел с удовольствием.

Красавица!

Кожа лица гладкая, чуть тронутая загаром, словно светится сама по себе. Черты – точеные, каштановые волосы порядком растрепаны, но даже это кажется у нее замысловатой прической. Светлые глаза, опушенные ресницами-бабочками, широко распахнуты. Не глаза, а глазищи. Настолько они огромные и яркие, что выглядели бы даже гротескно на любом другом, менее инопланетном лице. В их разрезе была какая-то особая, привлекательная неправильность, некая асимметричная запятая, рождающая выражение лица.

Все-таки настоящая красота – всегда асимметрична и подчеркнуто преувеличена…

Так и смотрел бы… В отблесках пламени ее лицо выглядело уже по-другому, иначе, чем днем. Более роковым, что ли? Хотя куда уж более… Все-таки она из тех редких женщин, в отношении которых слово «симпатичная» звучит как оскорбление, в очередной раз отметил про себя Саша. На таких женщин можно любоваться, и любоваться даже без сексуального интереса. Глупа скорее всего как пробка, подумал он не без доли злорадства, но это уже беда ее мужа, то-то он на нее все время рычит. Его, Сашу, это уже никаким боком не касается. А жалко все-таки…

– Василий Иванович, мы ждем ответа на поставленный вопрос, – опять прогундосил Самородов. По тону его было понятно, что «мы» – это всего лишь дань демократическим традициям, не больше, а во главе коллективного «мы» лично и персонально Захар Иванович. А при нем во главе, понятно, не забалуешь.

– На какой? – удивился Васька.

По сути, Самородов был прав – кому отвечать на такие вопросы, как не летчику. Если бы не интуитивная неприязнь к Самородову, Саша бы его поддержал. Теперь он просто сидел у огня, покуривал любимые французские сигареты и наблюдал, как постепенно накаляются страсти. А что, лично он, как лицо в командировке, которому исправно капают суточные и проездные, никуда не торопился. Днем раньше, днем позже – какая разница? Гаврилов сам загнал его на край света, так что пока перетопчется без умопомрачительного материала о съезде шаманов. Не велик убыток для массовой аудитории, если разобраться.

– Что ты Ваньку валяешь? Где находимся, спрашиваю! – упорно допытывался Захар Иванович.

– Откуда ж я знаю? – продолжал удивляться Васька. – Куда приземлились, там и находимся. Стало быть, так.

– Логично, – подтвердил Федор. – Только куда мы приземлились, вот в чем вопрос?

– Нет, мне это нравится! – повторила Аля.

Васька снял с палки подсушенную и слегка поджаренную кроссовку, ощупал ее, удовлетворенно крякнул и надел. Вторую он уже высушил раньше, так что получился полный комплект. Пилот потопал, не вставая, обутыми ногами, вытащив из огня тлеющую хворостину, закурил сигарету без фильтра из мятой пачки и наконец обвел все общество невозмутимыми раскосыми глазами.

– Мы летели, так? Летели себе и летели, – снисходительно, тоном воспитателя перед детской группой, рассказал он. – Потом – гроза. Непонятно, откуда она взялась, по прогнозу – не было, я еще с этих прогнозов спрошу, когда вернемся… Ну я, понятное дело, начал забирать в обход грозового фронта. Забираю и забираю, значит… Но не успел, шарахнуло нас маленько, это бывает. Полетаешь на этом хламе – еще и не такое увидишь. Этот утиль, – Васька небрежно кивнул в строну поникшего вертолета, – нужно было еще десять лет назад списать. Я говорил, между прочим. Полный гроб с музыкой, аж в ушах закладывает от симфоничности… Чтоб на таком гробу прилететь, надо еще трижды спасибо сказать, между прочим для сведения некоторых! А где спасибо? Ладно, все равно… Летели, прилетели, сели… А что еще нужно?

– Так куда летели? Тьфу, черт… Куда прилетели? – спросил Федор. У него был насупленный вид человека, решившего, не смотря ни на что, докопаться до истины. Терпение его, похоже, не имело пределов.

– Летели-то понятно куда, а вот куда прилетели – это уже вопрос, – задумчиво ответил Васька.

– Так, на колу висело мочало, начинаем все сначала… – Самородов уже явно выходил из себя, и только забота о носе мешала ему разгневаться окончательно. – Куда летели… тьфу, куда прилетели?! Можешь ты по-человечески сказать или нет?

– Не знаю! Я же русским языком говорю – не знаю! Вот, летели. Вот, прилетели…

Васька вдруг взялся загибать пальцы на руке, высчитывая что-то в уме.

Все посмотрели на его пальцы. Ничего пальцы, нормальные, грязные только…

– Мужики, мужики! – категорично вмешалась в разговор брюнетка Ирка. Она вообще, как заметил Саша, была дамой категоричной во всех отношениях. – Слушаю я вас и не понимаю: то ли я сама с ума сошла, то ли вы все тут ошизели. Летели, прилетели, на головку сели! Кончайте уже эти гуси-лебеди, надоело!

Мне – так точно надоело слушать эту ахинею! По-моему, у нас всего два вопроса – где мы находимся и как нам отсюда выбраться. Федор, ну хоть ты, как мужик, скажи им!

– Может быть, спасут? – сказал Федор, как мужик.

– Ну и что, если спасут?!

– Тогда хорошо, – рассудил Федор.

– А если не спасут?! – не сдавалась Ирка.

– Тогда плохо, – вздохнул он.

– Не, я не понимаю, где мы есть-то? И чего это я такой мокрый? Обоссался, что ли? – раздался вдруг голос со стороны.

Все оглянулись. Егорыч был почти как живой. Огурец-огурцом, если не надкусывать, как говаривал в таких случаях Мишка Бломберг. Объявившийся огурец подбирался к огню осторожно, бочком, как лесной зверь, опасающийся засады. Весь он был почему-то усыпан сухой хвоей, особенно – по волосам и плечам. В его стеклянных глазах уже проявлялось нечто осмысленное. Или просто отблески огня придавали им жизни.

– Находитесь вы в Ващерском крае, – раздался вдруг голос с другой стороны. – А по поводу спасения – не знаю, не знаю… Я бы не надеялся на вашем месте.

Все оглянулись.

Саша не заметил, как и откуда появился у костра этот человек. Никто не заметил, как выяснили они потом. Появился. Возник. Материализовался. Откуда? Из леса, вестимо, решили все. Откуда еще ему появиться, если кругом лес?

Человек этот был невысокого роста, скорее крепкого, чем полного телосложения и возраста еще среднего, но уже перевалившего за середину. Лет сорок–пятьдесят, наверное, решил Саша. Вполне приличные, в меру потертые джинсы заправлены в кирзовые сапоги и приспущены под небольшим брюшком. Поверх рубашки – балахонистое подобие плащ-палатки. Бросалась в глаза аккуратная, остроконечная бородка и маленькие, но какие-то очень блестящие, яркие глазки, подслеповато щурившиеся на огонь костра. Явно близорукие глазки…