Нора Робертс - Трибьют

Когда она проснулась, музыка все еще звучала. Та же монотонная дробь и звяканье дождя, которые убаюкали Силлу ночью, теперь разбудили ее. Он обнял ее, вспомнила она — еще сонная, — когда она попросила. Он обнял ее под музыку дождя.

Она проснулась под заботливо подоткнутым одеялом.

И одна.

Та часть ее разума, которая не хотела возвращаться к воспоминаниям, убеждала ее вновь погрузиться в сон, просто позволить дождю и влажному сумраку опять поглотить ее.

Ты зашла слишком далеко, чтобы позволить это, напомнила себе Силла. Слишком далеко, чтобы теперь улизнуть. Взгляни в лицо фактам. Прими решение. И принимайся за дело.

Заставляя себя сесть на постели, она подумала, что этот назойливый, расчетливый голос в ее голове давно пора бы приглушить.

Потом она увидела кофе.

На ночном столике стояла ее походная кружка. К ней был прислонен один из ее блокнотов с безжалостно точным и неожиданно нелестным рисунком — именно так, по ее мнению, она и должна была выглядеть в данный момент. Всклокоченная, с припухшими глазами, помятая и хмурая. Под рисунком жирными печатными буквами было написано:

Я КОФЕ!!

ВЫПЕЙ МЕНЯ!

(ПОТОМ ПЕРЕВЕРНИ СТРАНИЦУ)

— Забавный парень, — пробормотала она. Затем взяла блокнот, бросила его на постель и взяла в руки кружку. Кофе в ней был едва теплым, но крепким и сладким. То, что надо. Она наслаждалась, сидя в постели, потягивая напиток и ожидая, пока кофе окончательно разбудит ее.

И лениво перевернула страницу блокнота.

Она не думала, что может рассмеяться в такое время, что смех прорвется через морок депрессии, но уголки ее губ сами собой поползли вверх.

Он изобразил ее энергичной, с широко раскрытыми глазами, с преувеличенными грудями и бицепсами, выпирающими из пижамы, с развевающимися от невидимого ветра волосами, с широкой и яркой улыбкой. В руке зажата походная кружка, от которой поднимается тонкая струйка пара.

— Да, ты забавный парень.

Отложив блокнот, она отправилась на поиски забавного парня.

Открыв дверь спальни, Силла услышала скрежет. Стекло — нет, осколки кафельной плитки, решила она, — по пластику. Она направилась к хозяйской спальне, толчком распахнула дверь и подошла к открытой двери ванной.

Он нашел рабочие перчатки, отметила она, а также маленький совок и несколько пустых ведер из-под сухой штукатурки. Два ведра были заполнены осколками плитки. Видеть методичную уборку последствий вандализма оказалось для нее тяжелее, чем она думала.

— Ты теряешь свою репутацию сони.

Он выбросил очередную пригоршню осколков и выпрямился.

— Ты сломала всю мою жизнь, — он внимательно вглядывался в ее лицо. — Как кофе?

— Замечательный. Спасибо. Ты не обязан это делать, Форд.

— Я ничего не понимаю в строительстве, но хорошо разбираюсь в уборке.

— Тут не обойдешься двумя ведрами и совком.

— Да, я это понял. А еще я понял, что должен заняться делом, потому что пребывание с тобой в одной постели дождливым воскресным утром меня… возбуждает.

— Ты это так называешь?

— В приличном обществе, — его лицо оставалось серьезным.

Она кивнула и подошла ближе, чтобы рассмотреть трещины и сколы на стеклянных панелях стены. Ей нравились узоры на стекле и то, как оно пропускает через себя свет. Она хотела покрасить стены в серебристый цвет, чтобы они подчеркивали сверкание хромированных кранов. Ее стильный оазис и, возможно, дань уважения старому Голливуду.

Корням ее корней.

— Я еще не знаю, что буду делать. Я правда не знаю, хочу ли я все это восстанавливать. Хочу ли я вести войну, которую мне кто-то объявил. Я приехала сюда не для того, чтобы вести войны. Я хотела что-то построить — для себя и для нее. Может, что-то перенять от нее. Но знаешь, когда в фундаменте появляется трещина, все рушится.

— Не рушится, Силла, а его разрушают. Это разные вещи, — он склонил голову набок, затем в другую сторону, подчеркнуто внимательно разглядывая ее лицо. — Не вижу тут никаких трещин.

— Она была наркоманкой, алкоголичкой. Возможно, ее сделали такой, эксплуатировали, использовали. Потакали и баловали. Я знаю, как это бывает. Не на ее уровне, конечно, но достаточно, чтобы понимать, чем это было для нее. Я могла бы строить где угодно, но сделала сознательный выбор и приехала сюда. Этот дом — одна из причин. А еще моя травмированная психика и необходимость доказать, что я сама чего-то стою. Все вместе.

— Это убедительные причины, — он пожал плечами в своей непринужденной манере. — Tы остаешься, ты убираешь. Ты строишь. Это твоя жизнь.

Она покачала головой.

— Ты и представить себе не можешь, как мне плохо.

— Могу догадываться. Ну а ты сама? Ты хоть знаешь, какая ты сильная?

Разве она могла противостоять этой прямолинейной, упрямой убежденности?

— Моя сила поколеблена.

— Может, тебе нужна поддержка?

— В виде еще одного кофе?

— Сытный воскресный завтрак, — он стянул рабочие перчатки и бросил на крышку унитаза. — Ты не обязана определять свою дальнейшую жизнь именно теперь, или сегодня, или завтра. Почему бы не устроить себе выходной? Не торопись. Давай отдохнем сегодня. Возьмем Спока, который где-то снаружи гоняется за своими кошками. Поедем в кафе есть оладьи, сходим… в зоопарк.

— На улице дождь.

— Он не может идти вечно.

Она внимательно посмотрела на него — на спокойную улыбку, на ласковые, терпеливые глаза. Он заботится о ней. Оставил ей кофе и рассмешил, когда она еще наполовину спала. Слушает ее жалобы и не требует ничего взамен.

Он верит в нее, причем так, как никто никогда не верил, даже она сама.

— Конечно, не может, правда? Он не может идти вечно.

— Поэтому одевайся, и мы пойдем загружаться углеводами, а потом посмотрим на обезьян.

— Оладьи — это звучит заманчиво. После.

— После чего?

Силла улыбнулась, взялась за отворот его рубашки и прочла легкую тревогу в его глазах.

— Возвращайся в постель, Форд.

— Силла…

Она повлекла его за собой.

— Это только mы. В данный момент в моей голове больше ничего нет. И я хочу этим воспользоваться.

— Хорошо, — он взял в ладони ее лицо и поцеловал в губы.

— Отличное начало, — сказала она, когда ее голова перестала кружиться.

— Я не планировал этого. — Он подхватил ее на руки и понес в спальню. — Но я могу проявить гибкость.

— И я, — ее улыбка была медленной и нежной.

— О боже.

Засмеявшись, она обвила руками его шею и прижалась губами к его губам. Только мы двое, подумала она, падая вместе с ним на кровать. Все остальное потом. Только они и музыка дождя. В теплом ленивом свете на смятой постели она позволила себе забыть обо всем и отдать себя на волю чувств. Застонав, она сорвала с Форда рубашку и обвила его ногами.