Алексей Колышевский - Жажда. Роман о мести, деньгах и любви

– Ах ты!.. – взвизгнула кассирша и назвала Мишу грязным словом.

– Простите, – смутился Плешаков. – Я не хотел. Просто вы мне дали очень мало денег, и я вам их сразу вернул. Вы мне недодали две тысячи рублей.

Кассирша, вместо того чтобы ответить хоть что-то, повернулась к Мише спиной, закурила сигаретку и с остервенелым страданием принялась рассматривать свой пострадавший палец.

– Девушка! – Миша похолодел. Он внезапно понял, что «попал» и теперь доказать кому-либо, что прав он, а не эта лохматая, пьяная в стельку особа, невозможно! Кто послушает работягу, вздумавшего обменять свои гроши? На стекле прямо на уровне глаз Миша прочитал короткое объявление, на которое прежде не обратил внимания: «Все обменные операции обратного хода не имеют. Банк «Софрино»». Кассирша между тем повернулась, и Плешаков начал просить ее вернуть деньги, но она вела себя просто ужасно, принялась гадко хохотать, еще несколько раз назвала Мишу всякими словами, посетовала на то, что ей сегодня попадаются «одни бараны» и сказала:

– Ничего я тебя не обсчитывала, вон, на стену посмотри.

Миша посмотрел на стену и сначала ничего не увидел, а потом, подняв глаза, почти у самого потолка разглядел табличку с курсом обмена, не имевшим с тем, что был вывешен на улице, ничего общего, а вдобавок еще и приписку, что до тысячи долларов курс один, а тот, что он увидел на улице, действует при обмене свыше тысячи.

– Девушка, ну пожалуйста, – заскулил Миша, – ну что вам стоит? Верните мне мои триста долларов, я ведь не знал, что у вас такие условия, я не видел. Новый год через два дня, это все мои деньги, я работаю сторожем, подрабатываю на стройке, меня выгнали из дома, я хотел послать немного денег родителям, к празднику, они пенсионеры... Ну пожалуйста, девушка!

Кассирша смотрела на него сквозь пуленепробиваемое стекло и ухмылялась с безнаказанной наглостью. Всю предыдущую ночь она провела со своим любовником, жена которого дома почему-то отсутствовала. То ли она работала медсестрой по системе сутки через трое, а может, уехала в командировку – этого никто никогда не узнает. А эти двое любителей адюльтера всю ночь пили, курили дурь, а наутро, когда кассирше нужно было идти на работу, ее возлюбленный внезапно сказал, что между ними все кончено. Это было последнее свидание, он любит жену, которой не собирается больше изменять. Кассирша по раскисшему в оттепель тротуару шла на работу и сама была такой же раскисшей, думала, что вот, ее опять обманули, ей уже тридцать четыре, а она все еще одинока, все время по чужим постелям. Проклинала мужиков, и этот жалкий проситель, очередной облапошенный банком «Софрино», воплощает весь мужской род, сперва вызывающий у женщины сочувствие, любовь, а потом на эту любовь плюющий. Она с наслаждением материла этого простака, издевалась над ним, пользуясь своей законной безнаказаностью. Ну что он сделает? Пробьет головой толстенное стекло? Да пусть хоть наизнанку вывернется, она ничего ему не вернет.

– Жену он любит, сволочь, – внезапно сказала кассирша и вытолкнула лоток с рублями наружу, – забирай свои деньги и катись отсюда, сторож хренов.

И, наверное, Миша ушел бы, так ничего и не добившись, но в этот момент дверь обменника открыла чья-то уверенная рука, обладателю которой было наплевать на объявление «вход строго по одному». Это был любовник кассирши, решивший, что он погорячился, и поэтому явившийся просить прощения. Конечно же, увидев его, кассирша забыла обо всем на свете, в том числе о правилах безапасности, и открыла железную дверь – вход в свою обитель, где помимо спартанской обстановки и портрета певца Губина на стене находился сейф с деньгами. Полный романтических, обостренных во хмелю устремлений любовник шагнул за порог, но за спиной его внезапно вырос Миша, словно помимо воли решившийся на отчаянный поступок. На самом деле это вспыхнула его ненависть, мгновенно затмила рассудок, охватила все существо, приняла на себя командование всем организмом. Миша ударил стоящего перед ним человека ногой в спину, и не ожидавший этого человек вскинул руки, подался вперед и переносицей врезался в угол стола. Он упал и затих, а Миша ворвался следом и несколько раз ударил кассиршу кулаком в лицо. После того как и она упала без сознания, Миша словно очнулся, пришел в ужас – сначала от того, что он наделал, потом от того, какими обещали стать последствия: милиция, камера, суд, тюрьма. Тюрьма надолго. В эту минуту, в минуту трезвости, в минуту слабости, Миша готов был собственноручно позвонить в милицию, дождаться блюстителей закона и отдаться им. В следующий момент ему пришла в голову мысль забрать свои три сотни и бежать, что есть сил, но вид открытого сейфа, где лежали наличные, равно как и страх перед тюремной камерой, заставили Мишу взять себя в руки, набить карманы деньгами, с хладнокровием настоящего рецидивиста опустить на окошке шторку-жалюзи, выйти, прикрыв за собой дверь, и спокойно, не возбуждая ничьего внимания, уйти от места своего первого, но не единственного преступления. Он шел по раскисшему тротуару и думал о том, что теперь все в его жизни изменится, уже изменилось. Перед глазами всплыло перекошенное лицо господина Лупарева, и Миша улыбнулся. Он знал, что станет делать дальше...

К счастью, для кассирши и ее дружка все закончилось благополучно. Отделались они синяками, больничными листами и милицейским протоколом. Кассирша, впрочем, лишилась места в обменнике, пополнив стремительно растущее сообщество безработных. Любовник окончательно бросил ее, заявив, что она приносит ему несчастье, но все это было потом, уже после беседы со следователем, беседы, во время которой потерпевшие как могли описали грабителя и разбойника, причем оба, не сговариваясь, сделали это совершенно неправдоподобно. По их словам выходило, что Плешаков был ростом с настоящего баскетболиста, носил густую бороду, был похож на цыгана, на голове его была драповая кепка, а одет он был в черное длинное пальто. Все это не имело с обликом Миши ничего общего, поэтому его не нашли, да впрочем, особенно и не искали. С каждым днем количество преступлений увеличивалось – оно всегда увеличивается во время кризисов разного рода, вот и от нынешнего никто из обывателей не ждал ничего хорошего. Эпоха, в которую целая страна жила взаймы, закончилась, а вместе с ней закончилось и благополучие таких, в сущности, безобидных растений, как Миша, как его приятель, ставший коробейником, и прочих подобных им хронических должников, решивших было, что для них наступило время благоденствия. Менялы потребовали возврата выданных ими кредитов, оставшиеся без работы плешаковы ничего вернуть не смогли, а так как все их имущество было у менял под залогом, то пришлось плешаковым освобождать полученные в ипотеку квартиры, дачи, отдавать купленные в кредит машины, становиться на биржу труда и по-настоящему выживать, вернувшись на забытые ими начальные рубежи. Кто-то провалился меньше остальных – у них был так называемый «подкожный жир», или «заначка», им посчастливилось найти работу, которая хоть и оплачивалась хуже предыдущей, но все же кормила, но их, счастливчиков, было вопиюще мало. На страну в который уже раз наступал, наваливался голод, и каждый спасался от него по-своему. Мишин приятель превратился в жалкое существо, в ничтожество, но остался при этом честным человеком, а Миша... Миша, конечно, не стал гангстером. До гангстера еще подрасти надо – это культура, даже религия в какой-то степени. Понятно, что от спонтанного и даже в чем-то справедливого, робингудовского ограбления меняльного ларька до настоящего, матерого бандита был некоторый путь, и путь этот предстояло пройти... Но как там, в книге мудрости? «Дорогу осилит идущий», и Миша свой путь выбрал.