Эдуард Лимонов - Контрольный выстрел

Есть фотографии Гаврилы Принципа, сербского пацана из националистической организации "Чёрная рука" серьёзный задумчивый мальчик в тёмном костюмчике, житель Сараево. Соловей — житель Самары. Подумать только, этот восемнадцатилетний пацан, дострелив эрцгерцога Фердинанда Габсбурга, столкнул столько держав в I-ой Мировой войне, а костюмчик не на что было приобрести. Мамка с папкой не купили. В летний день это случилось, 1914 года, Гавриле было 18 лет, следовательно родился он в 1896-ом а умер он в тюрьме от туберкулёза уже через пару лет. Его намеренно поселили в саму сырую камеру, чтоб погубить. И не лечили. Говорят, он выхаркивал куски лёгких. Ну и что? Он бессмертен навсегда.

Утверждают, что Фердинанд, австрийский эрцгерцог и наследник престола, был сторонником славян, и якобы даже по-своему отстаивал их права в Австрийской империи. Историки пеняют школярам из "Чёрной руки" (а они всё ещё учились в школе эти ребята), что мол те неверно выбрали мишень, мол Фердинанд и его супруга покушения не заслуживали. Есть данные, что "Чёрную руку" возможно курировал сербский полковник — разведчик из мамки Сербии. Называют фамилию, публикуют фотографию, однако точно, — полковник связался со школярами. Хотя возможно это был исключительно умный полковник, и понимал, что школяры — наилучший человеческий материал. Точно известно, что обиралась горстка школяров и пылко мечтала свергнуть австрийское владычество в Боснии. Какая отличная, значительная фамилия: Принцип! Человек принципиальный. Серьёзный пацан, выросший из костюмчика. Возможно, когда он шёл на покушение, руки у него были ещё в чернилах. Название же организации, слишком чёрно-романтическое, отдаёт ещё детством. Вот тебе и детство, уже к концу года по всей Европе ухали бои.

Принцип! А какой аккуратный, красивый и талантливый был Александр Ильич Ульянов! В цареубийцах, как удачливых, так и неудачливых, есть нечто чарующее. Они близки к ангелам. Грубоватым вчера ещё подростковым ангелам, сегодня уже мужчинам. У Гаврилы на той фотографии торчат из рукавов голые костяшки рук, десяток жёстких волосков пробили кожу кисти правой руки, той самой, что сжимала чуть позже смертоносное оружие от которой свалился с плюмажем, т. е. с перьями на шляпе, усатый немчура Фердинанд. В каске, похожей на пожарную, клёпаной жести укреплены были эти перья. Летом в Сараево сплошная жара, город лежит в котловине, не продуваемой ветрами, потому даже собаки там особенно ленивы (Меня звали в ещё мирный город в самом начале 92 года, мои поклонники сербы, а осенью 1992 мне уже показывал свой сожженный дом с окружающих гор Родован Караджич). И вот эти сербские мальчики, превозмогая жару, шли убивать оккупанта. Может пили воду у разносчика, пальцами в пятнышках чернил, разбирая стаканы. Больше всего подвигов совершено юношами. Юноша ещё вчера подросток, уже не мальчик. И ещё не мужчина. Мужчина же это косный возраст, откровенно сломленный уже обществом лишенный веры в сверхъестественные идеалы, но ещё физически крепкий, чтобы не быть жалким, мужчина — это воинствующий циник и обыватель. Юноша ещё верит во всё, ко всему относится серьёзно, идеальный мир для него реальнее материального. Ломающийся голос. Первая щетина, оставшаяся от детства улыбка, — юноша живёт серьёзно. Несправедливое устройство мира ранит его лично. Потому он идёт и убивает наглого вонючего немецкого офицера с усами и перьями на шляпе, в этой его дурной каске.

Постепенно забывают что Гаврила принцип убил немецкого оккупанта своей земли. Можно услышать суждение, что вот злодеи из националистической организации "Чёрная рука" разъярили I-ую Мировую Войну. Нужно думать, что I-ая Мировая — лишь косвенное последствие убийства Фердинанда. Она могла быть, могла не быть, она случилась потому что правители государств так прореагировали на убийство в Сараево. А школьники убили оккупанта. И правильно сделали. Оккупантов следует убивать. Так же как и тиранов. На эту "террористическую работу" всегда найдутся мальчики. Привет Вам тираноборцы. Благословляю.

В самом начале жизненного пути я эстетически пристраивался к модным веяниям эпох, через которые жил, и менял свою эстетику в соответствии с требованиями времени.

Я родился давно. Когда ещё был жив Адольф Гитлер. Правда только что тогда случился Сталинградский разгром армии Паулюса, на той стороне Волги виднелась немецким солдатам Азия. Вверх по Волге они летали нас бомбить и мать помещала меня в ящик из-под снарядов и задвигала под стол, отец усилил стол досками. Так что колыбель у меня был снарядный ящик в городе Дзержинске. Задвинув меня под стол мать убегала на завод изготавливать бомбы и снаряды.

Под завязку "Великой Эпохи" в начале пятидесятых годов я был смазливый маленький мальчик в коротких штанишках на помочах, остриженный под ноль как Zoldaten. Сохранилась фотография. Я похож на юного тощего еврейчика. Темноглазый какой-то. Стою в углу. Что до штанишек, то история умалчивает, были ли это оригинальные трофейные немецкие штанишки, снятые с гитлер-югендовца или уже сшитые моей матерью по выкройке снятой с трофейных. Я был в этих штанишках сверхсовременен. Обычный детский послевоенный контингент носил длинные штаны мешками. Короткие — придавали мне европейский лоск. Правда эту эстетику гитлер-югенда выбрала мне мама. Мои сверстники — Джордж Харрисон, с этим мы родились с разницей в два года, Мик Джагер или Дейвид Боуи, я видел во французских книжках о них, в те послевоенные годы выглядели как я, или я выглядел как они. Так что мама соблюдала общеевропейскую мальчиковую моду своего времени.

В пятнадцать я был дерзким отроком. Я стригся коротко, выбривал пробор, носил широкие короткие чешские пальто на трёх пуговицах с рукавом реглан. Или жёлтую куртку. Я увековечил это сооружение из обивочной ткани в книге "Подросток Савенко". Вот эту эстетику выбирал уже я сам. Правда, когда я окончил школу мне пришлось потеснить эту свою восточно-европейскую эстетику (пальто было чешское, а стриг меня парикмахер-поляк) русской пролетарской. Осенью 1960-го, монтажником-высотником семнадцати лет ездил я на работу в морозных трамваях этаким тамплиером пролетариата: в солдатских сапогах и фуфайке, подобной той, в которой сейчас сижу в камере 22/23 и пишу эти строки. На голове у меня была отцовская военная шапка. Помню однажды, спустившись с колбасы трамвая в таком виде я столкнулся на одной из остановок с влюблённой в меня в школе красивой губастой девочкой Олей Олянич, в компании её старшего брата. Я шокировал Олю и разочаровал. "Мы думали ты в литературный институт поступишь… Ты же стихи писал", — мямлила она. Хорошо ещё, что трамвай наконец поехал дальше и я занял место на колбасе. (Признаюсь здесь в слабости. Встреча эта не прошла для меня безнаказанной. Вскоре я уволился из строительно-монтажного треста и завода имени Малышева. Виновата Оля Олянич.)