Эдуард Лимонов - Контрольный выстрел

Но и там и там живут они в безобразных, в большинстве своём городах, где если и есть архитектурные построечки прошлого, то по большей части недавнего, 20-го века прошлого и не очень выдающиеся постройки. Деревянные здания русского севера все чёрные, часто гнилые. То, что не успело разрушиться — разрушается. Так в Архангельской области, так же и в Сибирском Енисейске. Енисейск, брошенный как будто посередине, в процессе незаконченных киносъёмок город 30 тысяч жителей. Густое синее небо, шубы и тулупы населения и серо-чёрное дерево, много серо-чёрных брёвен и досок — вот Енисейск. Внутри бревенчатых домов теплится спрятавшаяся от сибирских морозов, жизнь. В окнах между рамами — вата, как правило чёрная от пыли. За стёклами — скученная семейная жизнь, коллективно сексуально-родственные отношения тёплого кислого гнезда, неприхотливый кактус алоэ на подоконниках.

На Северо-западе России есть единственно правильный город России возведённый Петром — Петербург, сырой и красивый. Во Владивостоке на фоне сопок стоит, как полагается, памятник жестикулирующему Ленину. Все эти точки Питера, Владивостока, Архангельска, стянуты стальными рельсами воедино. Не будь железной дороги — не было бы России. Ж/д — это Россия.

Два стальных прута, по которым движутся на множестве металлических колёс из конца в конец России бесчисленные вагоны. Грузовые и пассажирские — это ж/д. два стальных прута особой конфигурации в руку среднего человека толщиной. Полтора столетия движутся по рельсам (сколько отрезков рельс сменилось за полтора столетия, изношенные сменялись свежими) вагоны соединяя Россию воедино.

Физически, Россию соединяет между собой только железная дорога. Разрезать Россию, скажем на две части ничего не стоит. Для этого не надо заниматься политикой, но нужно заняться технологией. Способ рассоединения — это технология. Рассоединение где-нибудь в районе Красноярска или Иркутска даст возможность всем районам к востоку от этих мест, областям Дальнего Востока и Приморью. Не получая грузов с Западного направления, из Москвы из европейской России на протяжении нескольких месяцев эти регионы для своего существования вынуждены будут переориентировать своё снабжение на Китай, Корею, Японию или Канаду и Соединённые Штаты осуществляемое морским путём. Переориентировавшись экономически, придётся переориентироваться и политически.

Все российские железнодорожные станции построены в два периода: при царях и при советской власти. При царях строили пузатые водокачки, низкие вокзалы и пристанционные ангары из красного кирпича. Строили добротно. Большая часть этих построек, та, что находилась вне европейской части — зоны боевых действий в Великую Отечественную Войну сохранилась и по сей день. Подлатанные здесь и там исправно служат станции и водокачки. В первые лет тридцать советская власть старательно подражала железнодорожной архитектуре власти царской. Она строила здания в помещичьем стиле, упирая поему-то на колонны, возможно принимая их за символ имперскости. В последние сорок-тридцать лет железнодорожная архитектура переквалифицировалась на возведение прагматичных и некрасивых железобетонных конструкций.

К настоящему времени и царские и советские железнодорожные строения обветшали, много раз штопанные и крашенные их черты стёрлись. Потому железнодорожная реальность России предстаёт перед лицезреющими её в стиле, который можно охарактеризовать как "стиль б/у" то есть "бывший в употреблении". Это касается как и самой станции, так и околостанционных построек и пристанционного ландшафта. Обычный перрон обычной станции раздолбан дождями, морозом и зноем, он весь в ямах и рытвинах, более или менее залатанных поспешно асфальтом или цементом. Выглядит как старая штопанная простынь, серого цвета. Наполняющие перроны российских вокзалов человеческие толпы по их состоянию также можно отнести к стилю "б/у" т. е. "бывших в употреблении". Это необязательно всё сплошь старые и пожилые люди (хотя в России 38 миллионов пенсионеров на 144 миллиона населения). Б/у — это их внешний вид. На них как правило потёртая "second hand" одежда. Лица их и их движения растеряны, неуверенны и неэнергичны. У них много ручной клади, тележек, мешков, сумок и рюкзаков. Выглядят люди утомлёнными. Окрестный пристанционный ландшафт тоже утомлён, это возможно самые запущенные земли в городе. Подъезд к вокзалу весь забросан мусором вдоль путей, на боковых в паутине рельс стоят различные заброшенные вагоны с выбитыми стёклами, кое-где жгут свои костры бродяги. На перронах маленьких русских станций стоят и присели на корточки грустные местные хулиганы в лыжных шапочках и шароварах, местные бабули продают семечки. От полусгнившего строения с буквами «М» и «Ж» навеки заколоченного пробиваются в трещине почвы вонючие кривые ручейки мочи. На станциях покрупнее, всматриваясь жадно в стёкла вагонов дальнего следования гуляют парами и группами девочки-подростки. Мечтая о чуде, чтобы кто-нибудь их увёз отсюда. О том же мечтают и хулиганы присевшие на корточки. На самом деле вся Россия хочет куда-нибудь уехать из России.

В областных центрах на вокзалах торговли с рук не происходит. Стоят два, в лучшем случае три киоска с напитками ядовитых цветов. Ничего живого в них не купишь. На станциях поменьше бегают женщины с сумками, но и у них выбор невелик: пиво, сухой хлеб, батоны искусственной колбасы в пластиковой упаковке. Предприимчивость и торговая жилка у жителей российских центральных регионов отсутствует. Начисто. Ассортимент как уже было сказано, убог. Есть, правда, станции, где вся платформа вдруг продаёт рыбу, как например Барабинск, но это уже не центральная Россия, это Южная Сибирь — люди там менее апатичны. Догадаться купить какой-нибудь бидон с подогревом и продавать на перроне что-нибудь горячее и живое, россияне по-видимому не могут, — им лень. А лень у них от того, что бесцветные белые пространства восемь месяцев в году из двенадцати безмолвно разрушают их волю и воображение. (Для сравнения: в Азии на станциях и между станциями продают всё. Поезд идущий по Азии — это движущийся базар). Некоторые станции загружены целыми толпами местных жителей продающих продукцию местного градообразующего предприятия. Если это стекольный завод: то носят рюмки, фужеры, графины, штофы. Если градообразует завод мягких игрушек — то жирафы, крокодилы, орангутанги и собаки прогуливаются быстрым шагом вдоль перрона. Русские торговать не умеют — потому они угрюмо деловиты, дефилируют, словно идут куда-то, проходят через. Обилие товара объясняется тем, что администрация градообразующих выплачивает рабочим зарплату продукцией предприятия.