Умберто Эко - Таинственное пламя царицы Лоаны

И вот я нашел у себя недуг. Я слышал: заболевания сердца проявляются в синюшности губ, надо сказать, что именно в эти годы у моей матери диагностировали сердечную недостаточность. Не такую уж выраженную, но наша семья хлопочет и волнуется — даже немножко чрезмерно.

Утром подхожу к зеркалу, вижу, что у меня губы синие. Выхожу на улицу, бегу что есть сил. Так и есть, одышка и аномальные пульсации в груди. Значит, я теперь сердечно-больной. Приговоренный к смерти, точно Граньола.

Я ухожу в сердечную болезнь как в запой. Слежу, как прогрессирует заболевание, губы темнеют, щеки западают, первый цвет юношеской прыщеватости воспламеняет мне лицо алыми пятнами. Я уйду молодым, как святой Луиджи Гонзага и как Доменико Савио. Однако, по гордыне духа, я подспудно переиначиваю «Упражнение в благой смерти», подменяю власяницу поэзией.

Я живу в слепящих сумерках: Придет тот день, когда В сердце застынет влага, Жилы оледеия, Перо в руке у меня Скрипнет, прорвется бумага, И я умру тогда. [381]

Я уходил от жизни не оттого, что жизнь дурна, а оттого, что она при всем безумии банальна и устало воспроизводит один и тот же ритуал — смерть. Затем, смиряющийся мирянин, словоохотливый мистик, я начал думать, что лучший из уходов — это на неизведанный остров, который порой брезжит еще, пусть только издалека, между Тенерифе и Пальмовыми: [382]

Устремясь к недосягаемому, я окончательно распрощался со своим смирительным периодом. Жизнь осмотрительного отрока сулила мне в качестве награды ту, что сиятельней утреннего света, ту, что светлее, чем луна, и белее. Однако один-единственный неблагой помысел мог отобрать ее у меня. Неизведанный же остров всегда останется, как раз за счет недостижимости, гарантированно моим.

Я готовлю себя для встречи с Лилой.

И Лила тоже появилась из книги. Переходя из гимназии в лицей, на пороге своих шестнадцати, я нашел у дедушки «Сирано де Бержерака» Ростана. Почему он потом не обнаружился в Соларе ни на чердаке, ни в капелле, трудно сказать. Может, я его зачитал до дыр и книгу пришлось выбросить? Я и сейчас помню почти дословно каждую строку.

Сюжет общеизвестен. Вот почему «Сирано» я помнил и после инсульта. Душещипательная мелодрама, которая идет во многих провинциальных театрах. А я тогда помнил исключительно то, что известно всем. Связь же этих строчек лично со мной мне открылась только сегодня. Оказывается, именно в «Сирано» — ключ к моему взрослению и история первых любовных переживаний.

Сирано, блистательный бретер, уродлив. Его проклятие — несуразный нос:

Сирано влюблен в свою кузину Роксану, прециозницу дивной красоты (Кого же может полюбить урод? Конечно, самую красивую из женщин!). Она, возможно, и восхищается его храбростью, но он никогда не посмел бы ей признаться, стыдясь своего уродства. Лишь один раз, когда она вызывает его на разговор, в нем вспыхивает надежда — может быть, невозможное возможно? Нет. Жестокое разочарование: Она признается ему, что влюбилась в красивого Кристиана, новоиспеченного кадета из Гаскони, и просит кузена взять его под опеку.

Сирано идет на крайнюю жертву: решает любить Роксану, говоря к ней устами Кристиана. Он подсказывает Кристиану, красивому, дерзкому, но неученому, нежные любовные признания. Пишет за него жаркие письма. Ночью подменяет его под балконом возлюбленной, чтобы нашептать знаменитую просьбу о поцелуе: однако затем не он, а Кристиан поднимается за наградой на балкон. Поднимитесь же сорвать сей цвет вожделения, обонять сей аромат души, слышать шелест пчелы, длить бесконечное мгновение… «Иди обладай, животное», — подталкивает Сирано к балкону соперника, и, пока те целуются, он плачет в тени, наслаждаясь своей бедной победой, зная, что в Кристиане ее пылающие губы целуют те слова, которые выговаривал он, Сирано.

Сирано и Кристиан идут на войну, Роксана, влюбленная еще сильнее, приезжает к ним в армию, исполненная восторга от писем, которые Сирано от имени Кристиана посылает ей ежедневно. Она признается кузену, что влюблена не в наружность Кристиана, а в его душу и изумительное красноречие. Она любила бы за это, даже будь он уродлив. Сирано понимает: это означает, что любят его. Он уже готов открыть тайну, но тут как раз Кристиан, сраженный вражеским ядром, погибает. Роксана терзается над трупом несчастного, и Сирано сознает, что никогда уже не сможет ничего объяснить.

Проходит пятнадцать лет. Роксана удалилась в монастырь, она оплакивает возлюбленного и каждый день перечитывает его последнее письмо, залитое кровью. Сирано, преданный друг и кузен, приходит проведывать ее по субботам. В одну из суббот он приходит смертельно раненный (политическими врагами или завистливыми литераторами), старается скрыть это от Роксаны, под шляпой у него окровавленные бинты. Роксана впервые ему показывает последнее письмо Кристиана, Сирано читает его, но уже наступили сумерки, и Роксана удивлена: как удается Сирано расшифровывать полинялые слова? Все волшебно проясняется. Она любила в Кристиане — умного и остроумного Сирано. Пятнадцать лет он хранил тайну, играя роль балагура-товарища! Нет, отрицает Сирано, нет, нет, любовь моя нежная, я не любил тебя!

Герой шатается, прибегают верные друзья, упрекают, зачем он покинул постель, сообщают Роксане, что Сирано умирает. Тот, прислонившись к стволу, разыгрывает последнюю дуэль — против воображаемых врагов. Он падает, и единственный предмет, который он пытается удержать, чтобы с ним, незапятнанным, проследовать на небеса, — это белый плюмаж (mon panache!), чем и кончается мелодрама, Роксана склоняется Сирано на грудь и целует в лоб.

Вот поцелуй, едва упомянутый в ремарке, ни один персонаж не говорит о нем, бесчувственный режиссер имел бы основания даже забыть о нем в постановке, но для меня, шестнадцатилетнего, это был полный апогей спектакля, и я не только видел, как гибко клонится стан Роксаны, но даже почти что впивал в себя, подобно Сирано, впервые в жизни близко-близко от своего лица ее ароматное дыхание. Этот in articulo mortis [385] поцелуй вознаграждал Сирано за все недополученное, за то, что так трогает зрителей в театре. О, он прекрасен, поцелуй, потому что при этом поцелуе Сирано испускает дух, Роксана отнята у него еще раз, и именно тут-то я, отождествляющий себя с персонажем, охмелевал. Счастливый, я уходил из жизни, не дотронувшись до любимой, оставляя ее в небесном состоянии неоскверненной мечты.