Умберто Эко - Таинственное пламя царицы Лоаны

Капелла дала мне понять, как и когда я впервые познал и идею свободы, и идею порабощенности плоти. Этим самым в свое время я избежал позора милитаризованных построений, избежал и бесполой зависимости от ангелов-хранителей.

Как, это все? За исключением вертепа на чердаке, нигде не обнаружилось вех моей детской религиозности. Однако маловероятно, чтобы дитя не пережило религиозного чувства, даже при воспитании в семье неверующих. Я не нашел и вещей, сопряженных с нашей жизнью после 1943 года.

Может быть, это оттого, что как раз начиная с 1943 года капелла стояла замурованной. Пробравшись туда, я принес только самые задушевные экспонаты — создал избирательный музей детства; мне уже полагалась тога претекста, [281]в страшные годы Италии я входил в возмужалый возраст и разместил в закрытой крипте только самые ценные детские вещи, чтобы было чему умиляться после взросления.

Среди многочисленных альбомов о Чино и Франко (Тиме Тайлере и Спаде Славинсе) мне наконец попало в руки что-то такое, от чего я ощутил себя близко-близко к окончательному откровению. Это что-то представляло собой цветной альбом под названием «Таинственное пламя царицы Лоаны». [282]Вот оно, объяснение таинственных пламен, которые волновали меня после пробуждения, вот теперь, наконец, путешествие в Солару приобретало конкретный смысл.

Примечание к рисунку [283]

Я открыл альбом и погрузился в самую несуразную историю, которая когда бы то ни было составлялась в человеческой фантазии. Рассказ дико бессвязный, сюжет ничем не оправдывается, приключения дублируются, персонажи с бухты-барахты проникаются глубочайшими любовями, Чино и Франко отчасти очаровываются царицей Лоаной, а отчасти считают ее вредной пакостницей.

Чино и Франко и с ними двое друзей в Центральной Африке попадают в таинственное царство, где не менее таинственная царица охраняет таинственнейшее пламя, способное даровать долгую жизнь и даже почти бессмертие, благодаря чему царица Лоана управляет своим дикарским племенем и сохраняет незаурядную красоту в течение двух тысяч лет.

Лоана появляется на сцене, и она не привлекательна и не приманчива, а напоминает больше всего те пародии на варьете былых времен, которые я недавно видел по телевизору. В течение всего остального сюжета, до тех пор пока она не покончит с собой от безнадежной любви, бросившись в пропасть, Лоана мечется туда-сюда по этой халтурнейшей истории без каких бы то ни было фабульных или психологических мотивировок. Ей хочется во что бы то ни стало выйти замуж за одного из друзей Чино и Франко, который внешне похож (две капли воды) на некоего принца, которого она любила за две тысячи лет до этого, а потом велела убить и превратила его тело в камень за то, что он отказывался от ее ласк. Непонятно, зачем Лоане занадобился этот современный двойник (который вдобавок опять-таки не хочет иметь с ней дела, потому что с первого взгляда влюбился в Лоанину сестру), учитывая, что при помощи своего таинственного пламени она свободно могла бы себе оживить того первого любовника, превращенного в мумию.

Кстати, наблюдение, сделанное на материале самых различных комиксов. Страшные сатанинские мужчины по отношению к соответствующим роковым женщинам (например, Минг по отношению к Дейл Арден) ведут себя однотипно: они вовсе не желают обладать ими, насиловать их, запирать их к себе в гарем, телесно совокупляться с этими объектами вожделения, — а желают на них жениться. Американские ли оригиналы были исполнены протестантского ханжества? Или итальянским переводчикам выкручивало руки католическое правительство, занятое борьбой за демографию?

Чтоб закончить о Лоане. Там еще были в конце жуткие катастрофы. Таинственное пламя затухало навсегда, никакого бессмертия для главных персонажей. Да уж, стоило стараться и топать в эдакую даль. Кстати, по всей видимости, им-то тоже стало побоку, обретут они пламя или не обретут, хотя поначалу весь сыр-бор был именно из-за пламени. Может, у типографов стряслось что-то с производственным циклом и требовалось срочно сворачивать выпуск комикса, так что авторы уже и думать забыли, что к чему и для чего они затевали всю эту бессвязную повесть.

В общем, белиберда. Однако со мной происходило нечто вроде истории Пиппати. В детском возрасте что-то прочел, и памяти это застряло, ты это переиначил, сильно облагородил и в результате состроил себе миф из какого-то недоделанного чтива. Вот и я. Оплодотворила-то мою вялую память не столько фабула, сколько само по себе название. Меня пленило выражение «Таинственное пламя», не говоря уж о манящем имени «Лоана», даром что принадлежало оно вредной, капризной сопливке, переряженной в баядерку. Значит, все годы детства, а может, и годы после я пролюбил даже не образ, а всего только звук. Забыв настоящую Лоану, я пленялся оральными аурами любых таинственных пламен. А через годы, с вывихнутой памятью, я взялся заклинать пламя по имени, дабы ожили и заполыхали блики позабытых мной услад. Туман был все тот же и все так же был густ, разве что эхо Лоаниного имени его местами прореживало.

Ощупывая то то, то се, я выудил из стопки длинный и узкий в холщовом переплете альбом. Чуть растворил его и сразу понял: коллекция марок. На форзаце написано мое имя и год, когда я, вероятно, начал собирать марки, — 1943. Это был почти профессиональный кляссер, со съемными листами, марки расставлены по странам, страны расположены в алфавитном порядке. Все марки были подклеены бумажными язычками. Некоторые марки, выпущенные итальянской почтой в сороковые годы, думаю — первые экспонаты моего собрания, с конвертов и открыток, были, однако, жесткими и с какими-то шершавыми утолщениями сзади, можно было догадаться, что поначалу я клеил марки прямо в какую-то тетрадь гуммиарабиком. Потом, естественно, кто-то растолковал мне, что к чему, и я, желая спасти зачаточную коллекцию, размочил тетрадь в воде, марки отлепились от страниц, но сохранили навсегда на оборотах улики моего первобытного невежества.

Я очень хорошо в конце концов научился разбираться, что к чему. Об этом свидетельствовал лежавший под кляссером каталог Ивера и Телье [284]1935 года. Думаю, что я отрыл его в дедовых остатках со склада. Конечно, для серьезного коллекционера этот каталог к 1942 году непоправимо устарел, но для меня он был сокровищем, я, пусть не имея из него сведений о последних новостях и суперсовременных выпусках, смог обучиться самому методу, правилам каталогизации.

Откуда я доставал марки? Давал ли мне их дедушка, или их продавали в магазине россыпью в конвертах, по сотне штук за раз, как продают их до сих пор на лотках на улицах Арморари и Кордузио в Милане? Весьма возможно, что я инвестировал все наличные рисковые капиталы в каком-нибудь газетном киоске, обслуживавшем таких же, как я, желторотых. Возможно, что мне казались баснословными удачами самые ординарные приобретения. А может, наоборот, в военные годы, когда были затруднены международные взаимообмены, а в определенный период даже и внутринациональные, на рынок могли попадать за бросовую стоимость довольно примечательные экземпляры, продаваемые пенсионерами, чтобы приобрести масла, курицу или пару обуви…