Наташа Королева - Мужской стриптиз

– Осторожно, не заляпай…

– Да что ты со мной, как с маленькой?

– Я не как с маленькой. Просто у тебя руки мокрые. А это – контракт…

– Это кто – Арефьева?

– Как это «кто»? Это твой псевдоним – ты же сама выбрала. Анастасия Арефьева, как звучит!

И тут происходит нечто невероятное. Его телефон разрывается, но Марк его глушит.

– Я что, должна забиться в истерике? Что за контракт?

До меня не доходило. Да меня все еще не доходило, как до сонной жирафы.

– Это подпись – ты хоть представляешь, чья это подпись? – Марк перекрикивал грохот оркестра. – Это Ги Лалиберте, хозяин «Дю Солей»…

– И что мне теперь, ноги ему целовать?

– Я люблю тебя. Я хочу жениться на тебе. Медный грохот сожрал вторую половину фразы.

– Что ты сказал? Что?

Очень медленно, словно получив коварную стрелу в спину, он начал падать на колени. Одновременно… ну или почти одновременно, распахнулись обе двери – в коридор и в соседнюю гримерку. Оттуда, спрессованный ожиданием, пунцовый от недостатка воздуха, заранее пьяный, повалил цирковой народ.

Ах, Марк, ты – гениальный режиссер!

– Я. Прошу. Твоей. Руки. Я прошу. Тебя. Стать. Моей. Женой.

– Что? Что? – и уже закружилось, понеслось вихрем, и оркестр бесконечно повторял туш, и конфетти с потолка, и кто-то кричал в ухо, что моя мама уже сегодня приедет, и заказан банкет в «Праге», и что все так счастливы за меня…

Женой. Замуж. Женой.

– Скажи мне, скажи. Ты согласна?

– Настюха, а-аа! Здорово мы тебя поймали, а?

– Ты согласна? Я люблю тебя.

Я узнаю кого-то из Киева, узнаю ближайшую подружку, меня жомкают и крутят, и начальство – тут как тут, с цветами. Кажется, такой букет просто невозможно удержать в руках!

Но что мне до букета? Все плывет, растекается, кривится. Проклятые глаза. Они вечно не к месту… И как можно спорить о заднем сальто, о стойках, о страховке, о контракте…

Контракт. Это твой свадебный подарок.

Ты подарил мне алмазное небо.

– Вы не скажете, как пройти в библиотеку? Гы-гы-гы! Сергей еле сдержался, чтобы не послать абонента на все известные буквы. Это Филин так шутил. Иначе начальник охраны шутить не умел.

Сергей со вздохом вернул тяжелую эбонитовую трубку на рычаг и затопал вдоль периметра. Шагать было нетрудно, сменщики продолбили в полуметровом снегу узкую, твердую тропку. Скрип валенок казался последним звуком в замерзающей вселенной. Кто-то из парней разбросал вдоль забора хлебные крошки. За Сергеем вприпрыжку крались вороны. От мороза они обросли пухом, приняли почти шарообразную форму. Клевали хлеб, косились недобро.

– Не дождетесь, – сказал им Кушко.

Сергей обошел сараи, потрогал замки, последил за шоссе. Никого, лишь комки вьюги на каленом асфальте. На бровях повисли сосульки, ресницы склеились. Луна дружески подмигивала и пряталась за трубами коттеджей. Ветер насвистывал, играя с колючей проволокой. Уютно постукивал далекий червяк электрички. Электричка несла счастливых москвичей к салатам, шампанскому и новогодним елкам.

Хотелось плюхнуться в сугроб и завыть на луну, протяжно и дико, чтобы откликнулись хотя бы промерзшие псы. Вдвойне хотелось плюнуть на проклятых буржуев, врезать по красной роже надоевшему Филину и уснуть, обняв единственное теплое существо в мире – чугунную печку.

Сергей еще раз обошел вверенный ему квадрат и с верхней точки косогора тоскливо оглядел деревню Малаховку. Недостроенные особняки новой русской знати торчали среди мелких хаток, как скелеты доисторических ящеров. В кривых окошках моргали елочные гирлянды. Жители хаток, в ватниках нараспашку, обнимались, плясали и вяло дрались у круглосуточной винной точки. Антенны на домиках, собранные из кастрюльных крышек, точно подсолнухи, повернулись к Москве, в ожидании президентской речи. Горькие дымки доносили до Сергея насыщенный букет из сивухи и американской курятины. До конца смены оставалось тринадцать минут. До Нового года – пятнадцать.

Сменщик не подвел, приплелся заранее. Два неуклюжих тулупа встретились среди искрящегося безмолвия, постояли минутку под «грибочком» и разошлись. Сергей отдал ружье и заспешил в свою каморку. В каморке охранник долго расстегивал овчину. Филин не обманул – в таком тулупе, поджав ноги, ничего не стоило уцелеть под снежной лавиной. Сергей снял хрипящую трубку, проверил хилую изоляцию на проводе и доложил, что смену сдал.

– Дошел до библиотеки? Гы-гы-гы!

Сторожем в Малаховку бывшего лейтенанта пристроили товарищи по питерской академии. Плюсов в столь занимательной и творческой работе имелось немало. Во-первых, среди лютого декабря он обзавелся теплым бесплатным пристанищем. Это дорогого стоило, поскольку квартировать в чужих семьях он себе не мог позволить. Бывшие военные соратники не подвели, ссудили денег, пристроили на временную работу, обещали искать что-то более значимое…

Во-вторых, Филин выдал тулуп, толстые штаны, валенки и неограниченный запас дров. В-третьих, хозяин недостроя исправно снабжал охрану харчами. Не жмо-тился и не задирал нос. Понимал, что без бравых сторожей энергичные местные жители живенько вынесут с участка все, что не прибито намертво. В-четвертых, у Сергея появилась возможность бесплатно посещать подвальный спортзал. У хозяина особняка имелась там доля собственности. И пусть до зала приходилось добираться на электричке, пусть под сырыми кирпичными сводами ржавели гантели, пусть по вечерам собирались сопливые «быки» – это все ерунда.

Он возвращался в себя. Нервы успокаивались, тело привычно и радостно откликалось на нагрузку. Размяв себя железом, Сергей окунался в душ, напяливал шмотки и бегом несся к электричке, чтобы не простудиться. А главное – чтобы успеть растопить печь и не околеть ночью в любимой Малаховке…

На суточное дежурство он выходил, как космонавт – в открытый космос. Три пары носков, майка. Рубаха. Джинсы.

Поверх джинсов – две пары брюк. Потому что брюки были шире.

Поверх рубашки – старый свитер, на него напяливался директорский малиновый пиджак, и вся эта красота впихивалась в потертый плащик.

Раздувшийся капустный кочан выползал на дежурство. По крайней мере, так он не рисковал обморозиться…

Итак, ужин. Макароны, яйца и все съедобное, что сумел найти.

Когда аппетитное блюдо готово, из подпола извлекается окоченевшая бутылка шампанского. Следующие пять минут потрачены на отчаянное сражение с крошечным телевизором. По серой ряби прыгают фигурки, затем сверху спускается мясистый подбородок, и лишь в последние секунды прорезается звук.

«Дорогие россияне…»

– Ну, будь здоров! – сказал Сергей президенту и выстрелил пробкой в потолок.