Василий Аксенов - Апельсины из Марокко

– Кончаете уже? – ахнула Катя и вдруг оглянулась на нас с Сергеем, взяла под руку Чудакова и отвела его на несколько шагов.

Она казалась маленькой рядом с высоким и нескладным Чудаковым, прямо за ними горел костер, они были очень красиво подсвечены. Она жестикулировала и серьезно кивала головой, видно, выспрашивала все досконально про своего Арика, как он ест, как он спит и так далее.

Мы были такими друзьями с Ариком, с Айрапетом – особой нужды друг в друге не испытывали, но когда случайно встречались, то уж расставаться не хотелось.

А как-то был случай, летом, ночью, когда все уже отшумело, но еще тянуло всякой гадостью от асфальта и из подъездов, а под ногами хлюпали липкие лужицы от газировочных автоматов, а в светлом небе висела забытая неоновая вывеска, тогда я стал говорить что-то такое о своих личных ощущениях, а Арик все угадывал, все понимал и был как-то очень по-хорошему невесел. И все мои друзья были с ним на короткой ноге, и я с его друзьями. Где и когда он нашел Катю, не знаю. Я увидел ее впервые только в самолете. Айрапет позвонил мне за день до отъезда и предложил: «Давай полетим вместе, втроем?» – «Втроем, да?» – спросил я. «Да, втроем, моя старуха летит со мной». – «Твоя старуха?» – «Ну да, жена». – «А свадьбу замотал, да?» – «А свадьба будет там. Мы еще не расписались».

И вот мы втроем совершили перелет в тринадцать тысяч километров, в трех самолетах различных систем Ленинград – Москва «Ту-104», Москва – Хабаровск «Ту-114», Хабаровск – Фосфатка «Ил-14». Они учили меня играть в «канасту», и я так здорово обучился, что над Свердловском стал срывать все банки, и карта ко мне шла, и я был очень увлечен, и даже перестал подмигивать стюардессам и не удивлялся Катиным взглядам, а только выигрывал, выигрывал и выигрывал.

Над Читой Айрапет ушел в хвост самолета, мы отложили карты, и я сказал Кате:

– Ну и девушка вы!

– А что такое? – удивилась она.

– Высший класс! – сказал я ей. – Большая редкость.

И еще что-то сказал в этом же роде просто для того, чтобы что-нибудь сказать, пока Айрапет не вернется из хвоста. Она засмеялась, я ей понравился.

В общем, все это началось потом. Все, что кончилось сегодня.

Сергей стоял, прислонившись к стене столовой, засунув руки в карманы, изо рта у него торчала погасшая сигарета «Олень», он исподлобья с трагической мрачностью смотрел на Катю. Конечно, это был мужчина. Все в нем говорило: «Я мужчина, мне тяжело, но я не пророню ни звука, такие уж мы, мужчины». Жаль только, что транзистор в это время играл что-то неподходящее, какая-то жеманница пищала: «Алло! А-га! Ого! Но-но!» Странно, он не подобрал себе подходящую музыку. Сейчас бы ему очень подошло «Сикстин тонс» или что-нибудь в этом роде, что-нибудь такое мужское.

Я подошел к нему и стал крутить рычажок настройки.

– Так лучше? – спросил я, заглядывая ему в лицо.

«До чего же ехидный и неприятный тип, – подумал я о себе, – может быть, Сергею действительно нехорошо».

– Если хочешь, можем поговорить, – не двигаясь и не глядя на меня, проговорил он, – поговорим, пока ее нет.

– Уже поговорили, – сказал я, – все ясно…

– Я ее люблю, – пробормотал он, резко отвернув свое лицо.

У меня отлегло от души: все понятно, конечно, Сергей страдает, но как ему приятно его страдание, как это все отлично идет, словно по нотам.

– Ничего удивительного, – успокоил я его. – Пол-Фосфатки ее любит и треть всего побережья, и даже на Улейконе я знаю нескольких парней, которые сразу же пускают слюни, как только речь заходит о ней.

– Ты тоже? – тихо спросил он.

– Ну, конечно же! – радостно воскликнул я.

Так. Ничего, проехало.

– Ты пойми, – сказал Сергей, повернулся и положил мне руки в кожаных перчатках на плечи, – ты пойми, Колька, у меня ведь это серьезно. Слишком серьезно, чтобы шутить.

Ах ты, какая досада – это уже что-то южное! Такие два друга с одного двора, а один такой силач, и вот надо же – приглянулась ему дивчина.

А между тем я чуть не задохнулся от злобы. Ты, хотелось мне крикнуть ему в лицо, ты – эскимо на палочке! У тебя это серьезно, а у половины Фосфатки, у трети всего побережья, у нескольких парней с Улейкона это несерьезно, да? А у меня уж и подавно, ведь ты же знаешь все мои институтские штучки, ведь я у тебя весь как на ладони, мне ведь что, мне ведь на Катю чихать, вот у тебя это серьезно…

– Да, я понимаю, – сказал я, – тебе, конечно, тяжело.

– Поэтому, старик, я тебе так, тогда… ты уж…

– Да ну, чего уж, ведь я понимаю… тебе тяжело…

– А она…

– А она любит только своего мужа, – чуть-чуть торопливее, чем надо было, сказал я.

– Не знаю, любит ли, но только она… ведь ты знаешь…

– Знаю, – потупил глаза я, – тебе, Сергей, тяжело…

Тут он протянул мне пачку сигарет, чиркнул своей великолепной, снабженной ветрогасителем зажигалкой «Zippo», пламя ее озарило наши печальные лица, лица двух парубков с одного двора, и мы закурили очень эффектно в самый подходящий для этого момент.

– А что в таких случаях делают, Колька? – спросил Сергей. – Спиваются, что ли?

– Или спиваются, или погружаются с головой в работу. Второе, как принято думать, приносит бoльшую пользу.

Тут он включил свой приемник и посмотрел мне прямо в глаза. Видно, до него дошло, что мы мальчики не с одного двора, и он не любимец публики, что он напрасно ищет во мне сочувствия и весь этот «мужской» разговор – глупый скетч, что я…

Я не отвел взгляда и не усмехнулся, понимая, что сейчас мы начнем говорить по-другому.

Когда смолкла музыка, вечно его сопровождавшая, его постоянный нелепый фон, синкопчики или грохот мотора, в эту секунду молчания мы, кажется, оба поняли, что наша «дружба» врозь, что дело тут вовсе не в Кате, не только в Кате, а может быть, и в ней, может быть, только в ней. В эту зону молчания доносились переборы гармошки, смех и топот ног, высокий голос Кати и треск костра.

– Шире грязь – навоз ползет! – воскликнул кто-то, и мимо нас сосредоточенно прошествовала группа тихих мужчин.

Следом за ними, выкидывая фортели, проследовал Коля Марков.

– Бичи пожаловали из Петровского порта, – сказал он мне. – Вот сейчас начнется цирк.

Бичи остановились возле весов и стали наблюдать за распродажей. Были они степенны, медленно курили маленькие «чинарики» и сплевывали в снег.

Очередь напряженно следила за ними. Я тоже следил и забыл о Сергее.

– Сергей Владимирович! – позвали его.

В нескольких шагах от нас стоял, заложив руки за спину, приветливо улыбающийся пожилой человек. Был он одет, как обыкновенный московский служащий, и поэтому выглядел в этой толпе необыкновенно. С лица Сергея исчезла жестокость. Он махнул этому человеку и, широко шагая, пошел к нему, а ко мне подошла Катя.